«Ключевой момент в инновационном бизнесе — придумать продукт»

В 2004 году выходец из Ново­сибирского академгородка ЮРИЙ КОРОПАЧИНСКИЙ и его партнеры Олег Кирил­лов и Юрий Зельвенский ре­шили поменять классиче­ский бизнес в промышлен­ности и банковской сфере на венчурные проекты в сфере высоких технологий. Спустя девять лет была создана прорывная технология син­теза одностенных углерод­ных нанотрубок (SWCNT) — материала в сотню раз прочнее стали, универсаль­ного аддитива, улучшающе­го свойства металлов, по­лимеров, резин, электрохи­мических источников тока и других материалов и ком­понентов. Сегодня компания OCSiAl полностью контроли­рует мировой коммерческий рынок SWCNT.

— У вас с партнерами был вполне солидный бизнес, поче­му вы вдруг решили от него от­казаться и ввязаться в риско­ванный венчурный проект?

— Мы занимались бизнесом с 1991 года, имели серьезные ак­тивы в банковской сфере, вла­дели долей в УРСА-банке (сей­час это МДМ Банк), в сельско­хозяйственном машиностро­ении и лесопромышленности. На наших заводах работало около 35 тыс. человек. Все вро­де было хорошо, но мы просто устали управлять предприяти­ями с огромным количеством людей, к тому же во всех этих сферах мало что меняется со временем, это скучно.

— И вы все продали, а деньги вложили в новые технологии?

— Да, мы все продали, но боль­шую часть денег вложили в консервативные инструмен­ты, в частности в девелопмент. Меньшую часть решили инве­стировать в новые технологии — термин «венчурный бизнес» тогда еще не был в ходу в Рос­сии. Нужно было найти ту са­мую прорывную технологию, которая может действительно что-то изменить в мире и сде­лать наше предприятие при­быльным. Наша команда вы­слушала более 1600 идей, кото­рые начали изучать. 85% были «родом» из Новосибирско­го академгородка, откуда мы сами и вышли. Я сам успел по­учиться на трех факультетах, а в итоге получил диплом био­физика. Остальные идеи были представлены учеными из Том­ска и Красноярска.

— Гениальных идей, я так по­нимаю, было в избытке, было из чего выбирать...

— У нас в стране вообще с идея­ми все хорошо, можно было на­брать и 5 тыс. идей, и даже боль­ше. Гораздо сложнее у нас с их доведением до стадии продукта, то есть того, на что есть спрос, что будут покупать в мире.

— Как вы отбирали из этих 1600 идей, что оценивали?

— Исследовали научно-техни­ческую осуществимость идей, их уникальность, проверяли ав­торство, пытались оценить бу­дущий рынок. Понятно, что если ты создаешь и запускаешь в про­изводство что-то уникальное, то есть то, что никто, кроме тебя, не производил, — рынка для этого продукта еще нет. Но при этом нужно понять, каким он будет и есть ли он вообще. Здесь, конеч­но, заложены очень большие ри­ски. Ведь если мы создадим ка­кой-нибудь уникальный прибор или материал, который приобре­тут раз в год два-три покупателя, — это не рыночный продукт. Со­ответственно мы искали то, что может быть масштабировано и применялось бы в разных обла­стях. Ключевой момент в вен­чурном инновационном бизнесе — не найти идею, а придумать продукт. А потом запустить его в массовое производство и про­дать.

— Что самое сложное в этом процессе?

— Самое сложное — когда уже есть продукт, вы его уже про­изводите, а продаж еще нет, так как нет рынка, его еще только предстоит создать. Это и есть настоящая «пустыня смерти» для технологического предпри­нимателя. На этапе перехода к производству нужно менять весь менеджмент или привле­кать в проект новых членов ко­манды, способных вывести про­дукт на рынок, то есть научить­ся его продавать. До этого мо­мента они в команде просто не нужны, а теперь без них не обой­тись. Проект должен пройти не­сколько стадий: как «гусени­ца–куколка–бабочка», и на каж­дой из стадий нужны управлен­цы разного профиля. Именно на этапе перехода к производству и продажам очень многие про­екты погибают. К моменту, ког­да мы отобрали 12 компаний из тех полутора тысяч, мы уже по­няли, как устроен инновацион­ный венчурный бизнес, анали­зировали опыт Кореи, Израиля, и загрустили. В нашей экономи­ке почти нет конкуренции, а лю­бые инновации появляются там, где либо есть смертельная необ­ходимость: не возьмешь в руки камень и не расколешь кокос — умрешь с голоду, либо смертель­ная угроза: не сделаешь из кам­ня оружие — тебя съедят. Появ­ление любых новых технологий связано с выживанием. А у нас серьезная конкуренция есть раз­ве что в ресторанном бизнесе в Москве, соответственно у нас и предложений ресторанных кон­цепций в сто раз больше, чем в том же Риме. При этом в России разработка технологий — самое дорогое в процессе создания ин­новаций — в 20 раз дешевле, чем в Европе, США или Японии.

— Так если России нет стиму­ла создавать инновационные продукты, значит, их у нас и не будет?

— В России создавать иннова­ционные продукты можно толь­ко с ориентацией на мировой рынок, на то, чтобы прийти туда со своим продуктом и всех «от­жать».

— У вас, я так понимаю, полу­чилось...

— Мы смогли создать техноло­гию синтеза углеродных нано­трубок SWCNT в 100 раз дешев­ле, чем кто-либо в мире, при этом продаем свой продукт TUBALL с большой маржой. Мы фактически создали рынок для этого материала. До этого момента это были «космиче­ские технологии», они могли применяться разве что NASA, которое было в состоянии за­платить $100 млн за тонну это­го материала. При этом спрос со стороны этой структуры не превышал 100 кг, но в мире не было никого, кто мог бы произ­вести даже несколько сот кило­граммов углеродных нанотру­бок одинакового качества, не было смысла создавать массо­вое производство при таком по­ложении дел. Мы создали тех­нологию синтеза, которая по­зволяет получать самый каче­ственный в мире материал, в сто раз дешевле, при этом про­изводство может практически неограниченно масштабиро­ваться.

— Как идут продажи?

— Мы в 2016 году продали 1,5 т нанотрубок, выручив около $3 млн. Это в 10 раз больше, чем в 2015 году, в 2017 году мы ожи­даем рост еще в 5 раз, такие же темпы сохранятся и в 2018-м. Наша цена $2000 за килограмм — это стоимость бутылки хо­рошего французского коньяка, так что мы фактически откры­ли дорогу массовому исполь­зованию аддитивов для карди­нального изменения свойств всех известных материалов — металлов, пластиков, поли­меров, резин, антикоррозий­ных красок, литий-ионных ба­тарей...

— В чем уникальность SWCNT? Что углеродные нано­трубки меняют в материалах?

— Использование их в качестве аддитивов позволяет создавать материалы с новыми свойства­ми. Сами нанотрубки в 100 раз прочнее стали и при этом в 5 раз легче. Они, например, повыша­ют срок службы свинцовых ба­тарей в 4 раза, устойчивость ан­тикоррозийных красок, исполь­зуемых, к примеру, в окраске мостов или автомобильных де­талей, к внешним воздействиям во много раз выше. Они могут использоваться в производстве эластомеров, что приведет к по­явлению нового поколения ав­томобильных шин с совершен­но другими свойствами. Сейчас мы находимся в третьей фазе инновационного бизнеса — мы работаем над тем, чтобы вне­дрить эту технологию в произ­водство большого числа понят­ных обычному человеку про­дуктов.

— Приведите, пожалуйста, пример, что это может дать человеку на понятном всем уровне.

— Например, электромобиль Tesla — это замечательная идея luxury электросуперкара из известных технологий, там нет ни одной инновационной детали или компонента. В ны­нешнем исполнении электро­мобиля есть технологические ограничения, которые не по­зволяют превратить его в мас­совый, доступный, «семейный» автомобиль. Если использо­вать в нем усовершенствован­ные с помощью углеродных на­нотрубок элементы и материа­лы, электромобиль можно сде­лать массовым, отвечающим современным потребностям автомобилистов. Одно толь­ко использование аккумулято­ров, произведенных с помощью TUBALL, позволит автомоби­лям Tesla проходить без подза­рядки дополнительные 100 км, на 30% больше, чем сейчас.

— Сейчас уже есть спрос на вашу продукцию в России и в мире?

— Могу сказать, что из топ-100 мировых инновационных компаний 75 рассматривают возможность применения на­шего продукта в своем произ­водстве. Мы сегодня имеем сотрудников и офисы в 13 стра­нах, включая Китай, США, Из­раиль, Германию, Великобри­танию, Корею, Индию, в 10 име­ем офисы, но из 260 сотрудни­ков компании 180 — в России.

— Все это сделано на соб­ственные средства или с при­влечением инвесторов, институтов развития?

— Собственно технологию мы создавали на собственные средства, инвестировали $20 млн, на следующем этапе мы уже привлекали инвесторов, которые суммарно вложили еще $130 млн. Примерно поло­вину из этой суммы дало нам «Роснано» и другие связанные с государством источники, еще $70 млн — частные инвесторы.

— Вы сохранили за собой кон­трольный пакет?

— Основателям проекта, сре­ди которых Михаил Предте­ченский, Юрий Зельвенский, Олег Кириллов и я, принадле­жит около 60%, потому что мы вкладывались на первом — са­мом рискованном и сложном этапе.

— Когда планируете выйти на самоокупаемость?

— В 2018 году мы выйдем в прибыль, продав 50 т нанотру­бок на сумму не менее $75 млн, EBITDA при этом составит 70%, что выше, чем у самого прибыльного продукта — Apple iPhone (46%).

— Ваш пример говорит о том, что в России есть потенциал создания инновационных про­дуктов? Или вы скорее исклю­чение?

— Потенциал, конечно, есть. И главное — создавать инно­вационные продукты должны частные предприниматели, на собственный страх и риск, ко­торых подталкивают к этому поиск высокой прибыльности, забота о благосостоянии своем и своих близких, желание оста­вить след в этом мире и что-то в нем изменить к лучшему. Имен­но инновационные продукты при всей рискованности инве­стирования в них могут дать колоссальную прибыль. Госу­дарственные структуры не мо­гут конкурировать в этом сег­менте с частным сектором.

— Какова же тогда должна быть роль государства?

— Роль государства — созда­вать для инновационных ком­паний «заповедник» и при этом не превращать его в «зоопарк». Государство не должно пытать­ся управлять инновациями и венчурным бизнесом — такие проекты не размножаются в не­воле. Но оно должно помогать — доступностью финансовых ресурсов, созданием инфра­структуры, защитой и покро­вительством, потому что оно от этого тоже окажется в выигры­ше. Интерес государства здесь не только материальный — в технологическом прогрессе, в сборе налогов и т.п. Там, где развиваются инновации, чело­век может наиболее полно реа­лизовать свои возможности, а значит, быть более успешным и в конце концов счастливым.