В Столешниковом стояло фортепиано. На нем играл совсем юный мальчик. Вокруг стояли улыбчивые девушки, кто-то сидел на ступеньках ближайшего магазина бессмысленно дорогой ювелирки, кто-то просто курил. Пианист отыграл, схватил свой рюкзачок и быстрым шагом удалился. В спину ему всё еще летели аплодисменты.
Все-таки прогрессом рулит зависть. Москвичи (только не надо меряться тут — кто когда приехал и в какой школе учился) давно уже завидовали Мюнхену, Вене, Берлину, Лондону, где вдруг под арками старых зданий появлялся рояль вечером и отличные музыканты начинали играть. Просто так, не для денег. Но лишь потому, что город, где на улицах играют реальные музыканты, — это совсем другой город.
Можно смело отсчитывать начало новой Москвы с тех пор, как в Столешников выкатили инструменты под теплую волну индейско-бабьего лета. Теперь этот город — другой город.
Признаки этого другого города вызревали давно: началось с полубезумных велосипедистов, которых теперь все-таки хоть как-то призвали к порядку велодорожками. Москва потихоньку заполнилась цивилизованными велосипедистами. Не так, как в Амстердаме, но уже больше, чем в некоторых районах Берлина. Город должен только приветствовать передвижение жителей на собственном транспорте, который не занимает слишком много места на парковках и не загрязняет воздух. Логично? Логично.
Москва всегда завидовала Питеру — там низкая аренда на помещения создала условия для открытия нормальных кафе, вне наследования кооперативным традициям 1990-х. С простеньким дизайном, с вкусной едой, с божескими ценами. И только сейчас в Москве вдруг стали открываться кафе и бары, вполне сопоставимые по качеству и созвучию с берлинскими, и видно, что открывает их непуганое поколение, которое высмеивали со словами «хипстеры небритые». Люди, которые не парятся, получится — не получится, а что делать с санэпидстанцией и налоговой, они в этом живут, им всё понятно — страха нет.
Лени, замаскированной под глобальные сомнения в смысле жизни, нет. Молодняк работает в данных сегодня и здесь условиях и спокойно преображает город, делая его пригодным к проживанию, если ты еще не на бронированном «Мерседесе», а всего-навсего на самокате. Вот люди на самокатах и меняют.
Потому что если ты гоняешь по разбитым грязным улицам города без света на потрясающей немецкой подвеске за бронированным стеклом, вряд ли тебе есть дело до того, что пешеход в городе стал изгоем. И что самое удивительное: пешеходы к этому привыкли — уворачиваться от струй из-под колес на узеньком тротуаре вдоль нечистых стен. Привыкли до такой степени, что когда тротуары стали расширять, одна часть сочла себя глубоко оскорбленной плиткой, другая — которым на Патриках стало негде ставить машины, мимо которых, в свою очередь, раньше невозможно было протиснуться, — решила, что жемчуг стал мельчать.
«Наворотили плитки — плюнуть некуда». Люблю русский народ за образность — например, вот за это «плюнуть некуда». Ну да и помочиться тоже — всё слишком чистое, да еще, сволочи, и фонари всюду зажгли — не пристроишься в углу. Ну так ты не плюй, собственно, и не мочись. К тому же теперь — шаг за шагом — тебе не надо метаться по улицам с переполненным пузырем: тебя пустят в любое кафе и бар — вежливо и спокойно. И в отличие от моего любимого Берлина даже не скажут положить 50 центов на стойку.
Как говорит одна моя родственница, это сильно снижает градус тревожности среди населения. Какие-то простые вещи, комфортные вещи. Посмотрите на прохожих сегодня — нам есть с чем сравнивать в отличие от молодняка: публика расслабленная, спокойная. Ей кричат «Кризис, мы все умрем!», а люди смотрят по сторонам, ну да, кризис и совершенно точно мы все умрем — причем точно не в один день все вместе. И идет спокойно с детьми в «Сокольники», лазать в панда-парке.
Хотя с приходом коммунистов в местный совет приличные павильоны скандинавского типа тут стали заменять на ларьки в стиле «в городе Сочи — черные ночи». А потом, вечером, огромная толпа стоит и завороженно смотрит на световое шоу на Большом театре, на Министерстве обороны, на «Детском мире». В толпе нет пьяных, и даже громкий разговор кого-то провинциала по телефону уже выглядит нарушением общественного порядка. Даже совсем молодые эмвэдэшники не смогли ничего особенно напутать со своими железяками, которыми они регулировали человеческие потоки.
Нет смысла рыдать по «старой Москве» — черной Москве Гришина, ободранной — Попова. Когда она была лучше, чем сейчас? Да так долго люди не живут. А очевидцы, как всегда, будут говорить, что они такого и не запомнят. Потому что они никогда ничего не помнят.
