Любимов и Мартынов разошлись во взглядах на главного героя «Школы жен»

В столичном театре «Новая опера» начался кастинг артистов для участия в премьере оперы «Школа жен» Владимира Мартынова на либретто Юрия Любимова. Отбор проводят сам режиссер, его постоянный соратник Мартынов, директор театра Дмитрий Сибирцев, а также Дмитрий Юровский, который выступит дирижером-постановщиком спектакля. Премьера самой ожидаемой оперной новинки сезона назначена на 20 мая 2014 года, репетиции под присмотром Любимова стартуют 1 апреля.

На днях в театр поступил полный комплект нотных материалов — партитура, клавиры, партии и голоса. Владимир Мартынов, не признающий компьютерного набора, работал над рукописью с апреля по август; еще один месяц ушел на оцифровку толстого манускрипта.

— В договоре всё было прописано с вокзальной точностью: в конце августа я должен был сдать партитуру. Клавир, согласно договору, я не имел права делать сам. Его подготовил человек, нанятый театром, — рассказывает «Известиям» Мартынов.

Вопреки общим ожиданиям и информации, ранее просочившейся в СМИ, «Школа жен» не имеет почти никакого отношения к одноименной пьесе Мольера.

— Как всегда у Юрия Петровича, это окрошка, — объясняет композитор. — Там «Спор греческих философов об изящном» Козьмы Пруткова, кое-что из Булгакова. Мольера совсем мало. Из «Школы жен», кажется, вообще ничего нет. Есть из «Мещанина во дворянстве». Чудовищное крошево.

Сюжет оперы внешне незамысловат. Знаменитая труппа Мольера ожидает прихода короля, который все время задерживается. Мольер заставляет труппу репетировать различные сцены, начиная с диалога Пруткова. Актеры демонстрируют полную несостоятельность — по выражению Мартынова, они, «в общем, свиньи». В конце концов король так и не приходит.

Патриарх Таганки не избегает намеков на свою неверную труппу. В тексте есть цитата из Томаса Манна: «Что за люди эти актеры? Да и люди ли они вообще?».

В выборе протагониста Любимов и Мартынов драматически разошлись.

— Между мной и Юрием Петровичем существует идеологический конфликт: он любит и считает главным героем Мольера, а я — короля. Для меня этот персонаж гораздо емче, хотя у него нет ни одной фразы, — говорит Мартынов.

Ожидая возможных различий в видении совместного опуса, композитор предусмотрительно закрепил свои соавторские права в документальной форме.

— Я настоял, чтобы в договоре было специально прописано мое право на изменение текста либретто. А вот Юрий Петрович после меня вмешиваться в текст уже не может — это тоже прописано. Поскольку я с ним не первый раз работаю, то знаю, что это необходимо, — признался композитор.

Сочиняя оперу, он «не зацикливался» на личности и взглядах своего великого соавтора.

— Когда делаешь такие вещи, рассчитываешь на самостоятельную их жизнь безотносительно режиссера. Печать его личности и так уже лежит на тексте оперы, — уверен Мартынов.

По его словам, либретто Любимова в действительности представляет собой драматическую пьесу, типичную для его стиля.

— Юрий Петрович считает, что он написал либретто. На самом деле это никакое не либретто. Либретто всегда учитывает музыкальную энергетику, потому что одно дело — слово читаемое, другое — слово пропеваемое. Поэтому главной моей задачей было придумать какое-то решение, чтобы появилась музыкальная драматургия, музыкальная идея, без которой опера существовать не может. Это была чудовищно трудная работа. Но когда я решение придумал, писать уже было несложно, — вспоминает Мартынов.

С режиссером свои правки он еще не обсуждал, а потому «не знает, чем все это кончится». Но добавляет, что его совместные проекты с Юрием Петровичем всегда строятся на доверии.

В итоге у Мартынова получилась двухактная опера-буффа с увертюрой, без номерной структуры, продолжительностью в два часа. Композитор называет свое творение «честнóй оперой с мелодиями».

— Поскольку в тексте — полный стилистический разброд, в музыке от него тоже было не отойти, но все-таки я старался, чтобы в конечном счете это была не эклектика, а синтез. В опере есть стержень — несколько созвучий, паттернов, модулей, — который всегда узнаваем и на который всё наматывается. А с точки зрения стилистики там присутствует и барокко, и романтизм, и нечто в духе Стравинского, Бриттена, Мессиана, и минимализм. Дальше я не лезу. Ухода в авангардизм типа Невского-Курляндского там нет — мне нужно, чтобы рядовой оперный слушатель не был сильно покороблен, — поясняет Владимир Мартынов.

Мастер убежден, что коллегам-композиторам его опус не понравится, но сам при мысли о «Школе жен» испытывает удовлетворение.

— Для меня это очень большая удача, потому что я уверен, что никто, кроме меня, из этого текста не вывернулся бы. Нечеловеческая битва с текстом мною выиграна. Получился кунштюк, в основе которого — борьба с материалом, — говорит Мартынов.

Знаменитый оракул «конца времени композиторов», выпустивший несколько одиозных книг о смерти авторской музыки, все-таки решился взять на себя персональную ответственность за новое детище.

— Да, эта партитура — авторское высказывание. Но не с точки зрения музыкального языка — им занимались в ХХ веке. Сейчас дело не в тексте, а в контексте. И контекст, мне кажется, получился. В «Школе жен» я признаю себя автором контекста, — заключил Мартынов.