Первый лагерь для нелегальных иммигрантов, спешно открытый в промзоне рядом со спальным районом Гольяново, стал заметным московским нововведением. В сетях и в модных кафе его обсуждают теперь не меньше, чем паркоматы и велопрокат. У ворот лагеря дежурят репортеры, а с новостной ленты то и дело поступают свежие сводки о том, сколько человек в нем размещено, какого они роду-племени и что им подают на ужин. Жизнь лагеря грозит на какое-то время превратиться в подобие реалити-шоу.
Как относиться к новому явлению? Опрометчивый выбор термина дает нам ложную подсказку. Слово «лагерь» жирно намазано смыслами и открывает простор для самых патетических толкований. Как тут не вспомнить «вино кабаков и тоску лагерей», обтянутые колючкой стадионы и сломанные руки Виктора Хара? Историческая память о родном ГУЛАГе также влияет на восприятие новшества. Одни говорят категорично: «в России построили концлагерь для нерусских». Другие улетают мыслью еще дальше: мол, власти пока что тренируются на иммигрантах, но погодите, пройдут важные для власти события, и в лагеря непременно загонят нас всех — тех, кто ходил на митинги, подписывал петиции, агитировал за именитых оппозиционеров.
Слушать такие суждения забавно. Для тех вьетнамцев и других экзотических иноземцев, которых заселяют нынче в казенные брезентовые палатки, концлагерь не начался, а закончился. Жили они в той же гольяновской промзоне, работали без прав, рожали, болели и умирали без медицинской помощи. Теперь им не надо трудиться, они бесплатно питаются три раза в день, к их услугам полиция и врачи. Вот что произошло: в импровизированный работный дом, в этот то ли вьетнамский, то ли средневековый анклав пришел закон. Теперь от слуг закона зависит, разбегутся ли иностранцы по другим подпольным цехам и складам, как это бывало прежде, или все-таки надолго вернутся на любимую родину.
Между тем ФМС, не дожидаясь результатов гольяновского эксперимента, уже объявила о том, что собирается создать 83 центра для содержания нелегалов по всей стране — и впрямь настоящий архипелаг. Вероятно, это будут уже не палаточные городки, а более капитальные сооружения. Фактически создается новая отрасль администрирования с многотысячным персоналом и немалым бюджетом. Еще одно разорение для казны, гримаса полицейщины или необходимая мера?
Пожалуй, эта мера необходимая и даже запоздалая. Мы так привыкли считать Россию местом, откуда принято уезжать, так прочно затвердили интеллигентскую присказку «пора валить», что упорно закрываем глаза на важную перемену своей исторической участи: для потенциальных иммигрантов всех сортов и всех наций разбогатевшая Россия стала одной из самых привлекательных стран мира.
«Надо быть дураком, чтобы уезжать из России», — сказал мне лет 10 назад один американский юрист-экспат. Эти слова больше не выглядят парадоксом: бегут из нашей страны в основном дураки и воры. А вот к нам стремятся уже не только молдавские плиточники, таджикские дворники и другие братья по СНГ. Среди тысяч нелегалов, задержанных в последние дни, были сирийцы, египтяне, марокканцы. Потянулись в Россию филиппинские няни и домработницы; говорят, они сейчас имеют большой успех на Рублевке. Возможно, и польские сантехники, столь ценимые в Англии, вскоре на 180 градусов изменят направление своей миграции. Не забудем и Депардье, укрывшегося у нас от налогов, и Сноудена, бежавшего к нам правды ради.
И все же основную массу иммигрантов гонит отчаяние, а это сила, с которой справиться сложно. На ненадежных лодках кубинцы бегут в США, ливийцы в Италию, индонезийцы в Малайзию. Вслед за этими и другими странами мы готовимся принять на себя демографический натиск всех перенаселенных частей мира, всех горячих точек. Полностью отсечь этот человеческий поток на границе не удается никому, поэтому без центров временного содержания, фильтрации и депортации не обойтись. Такие центры и в самом деле нередко напоминают тюрьмы. Американский Эллис-Айленд, ныне превращенный в Музей иммиграции, называли «островом слёз». В нидерландском депортационном центре, как мы помним, довели до смерти Александра Долматова, просившего политическое убежище.
Наши депортационные центры тоже вряд ли будут похожи на закрытые пансионы. Но нельзя забывать и о том, что борьба с нелегальной иммиграцией — это борьба не с людьми и тем более не с народами, к которым эти люди принадлежат. Это прежде всего борьба с нашей родной коррупцией. Разгром каждого подпольного склада, цеха, работного дома отзывается страхом и слезами в семьях «плохих полицейских», кормящихся за счет подневольного труда. Ну в самом деле, каким образом целый городок вьетнамцев мог оставаться незамеченным для местной полиции? Каким образом тысячи вьетнамцев попадают в Россию? Ну не на самодельных же плотах и не ползком через несколько границ?
Нынешнюю «охоту на мигрантов» многие считают разовой кампанией. И было бы неплохо, если бы от экстренного возведения лагерей наши власти в самом деле перешли к твердому и осмысленному регулированию миграции. Иначе обездоленные всего мира в союзе с циничными работорговцами нас просто сомнут.
