«Жизнь существует, чтобы подглядеть что-то для роли»
Как правило, театральные постановки привлекают внимание прессы только в премьерные дни. Хотя никто не отрицает, что и ввод в уже сложившийся спектакль может стать настоящим событием. Особенно когда воля, ум и темперамент актера многое решают по-своему. Как у Василия Бочкарева в роли Мольера.
— Премьера спектакля «Мольер» по булгаковской пьесе «Кабала святош» состоялась больше двух лет назад. Но вы совсем недавно стали играть заглавную роль.
— Мне очень нравилось, как в этой постановке играл Мольера Юрий Мефодьевич Соломин. И, честно говоря, даже не думал, как бы я сыграл (так бывает довольно часто — смотришь хорошую работу, и хочешь прикинуть на себя). Но сейчас я рад, что этот праздник ко мне приблизился. Плюс еще некий мистический свет. Уже много лет я играю Аргана в «Мнимом больном», можно сказать, что с Жан-Батистом у меня давние связи. Я ездил в Париж поклониться Мольеру. Смешно, но встречал его там на каждом шагу. Видел портреты на афишах и памятник в «Комеди Франсез», статую в Лувре, надгробие на кладбище. И каждый раз произносил тихонько «Здравствуй, Мольер!»
— Помогает?
— Один мой старший коллега часто говорил: «Василий, не рассказывай самые тайные вещи». Но для артиста интересна питательная среда, которая создается вокруг роли и автора. Она может быть основана на чем угодно, но должна быть сформулирована очень материально. Я переписываю роли. У меня много набралось таких книжечек, в которых после каждого спектакля я записывал, что было, как прошел спектакль, какие-то свои актерские догадки на будущее. Театральное искусство уходит, как воздух. Но я могу «облокотиться» на свои записные книжки.
— В «Кабале святош» вы играете и классика, и в то же время человека абсолютно современного. Как удается это совмещать?
— К счастью, режиссер спектакля Владимир Николаевич Драгунов позволил мне нарушить изначальную партитуру постановки. Что касается моего героя, то ключ к нему я нашел в словах патриарха театральной критики Павла Александровича Маркова, сравнившего творчество Булгакова с клокотанием горячих подземных струй, которые рвутся наружу, никогда не оставляя читателя, зрителя равнодушным. Страсть восприятия, ощущение пограничных зон жизни — это для меня самое главное в Мольере.
— Что для вас значит важная для Булгакова тема взаимоотношений художника и власти? Ваш Мольер искренен в своем преклонении перед Людовиком?
— Да. «Я лизал шпоры, и где вы найдете лучшего блюдолиза, чем Мольер?» Но заигрывая с властью, он защищал свое творчество. Перед собой он правдив. И если получал щелчок от власти, то обвинял прежде всего себя. Насколько это современно! Как часто художники меняют свои убеждения в угоду властям предержащим, чтобы остаться на плаву. «Я унижался, чтобы был разрешен «Тартюф», чтобы был разрешен «Дон Жуан», я унижался ради театра, я думал найти союзника, нашел. Я ненавижу тиранию, я не ненавижу государственную власть. Хотя нет, нет, я лгу…». Трагическая ситуация. Как бы он ни подличал перед властью, она все равно его раздавит. Так что эти взаимоотношения очень опасны — надо всё время держать определенную грань. Но и диалог необходим. Невозможно категорично поставить точку — вот так, и не иначе. Новая ситуация требует других разрешений тех же проблем, каждый раз по-разному. Мольер необуздан. Ему необходимо взорваться, особенно когда он уже чувствует свой возраст. Ему необходимо обновление. Без определенной энергетики, без определенной идеи, без страстных взаимоотношений с женщиной, с автором, с ролью такое обновление невозможно.
— Ваша профессия занимается человеком. А какие знания о психологии, о жизни дает театр вам лично?
— Для меня реальная жизнь существует только для того, чтобы что-то подглядеть, поймать, словить для роли. Эмоциональное, чувственное восприятие мира для меня самое дорогое. Подглядеть тот или иной характер, интересный сюжет, жаль что-то пропустить, кого-то не встретить. Для меня с каждым годом все ярче и сильнее проявляется смысл слова «любовь». Душа должна быть заполнена божественным. Пустой она быть не может, иначе сразу в нее проникнут и злость, и зависть. Наша профессия в этом отношении очень уязвима.
— Как противостоять негативу?
— С юмором. По отношению к себе прежде всего. Стоит посмеяться над собой, сразу начинаешь добрее относиться к ближним. Можно даже лишний комплимент сказать и убить в себе чувство зависти.
— А вас этот искус посещал?
— Конечно. Это большой предмет для исповеди. Соблазнов для зависти в наше время много. Но это тоже эмоция. Живая, моя эмоция. Только надо ее сразу подвести к роли, использовать как энергетический посыл. Очень полезно, особенно для отрицательных персонажей, таких, как Вурм в «Коварстве и любви». Но и его я любил и оправдывал.
В ближайшие дни Василия Бочкарева можно увидеть:
«Мольер» («Кабала Святош») — 27 января, 2 февраля, 16 февраля
«Царь Борис» — 31 января
«Дети солнца» — 8 февраля
«Последняя жертва» — 12 февраля
Малый театр, начало спектаклей в 19.00
«Записки русского путешественника» — 4 февраля
Театр «Школа современной пьесы», начало спектаклей в 19.00
Франция ест цыпленка
Есть такое понятие – стиль Малого театра. Это добротность, основательность, точное следование эпохе, описанной в пьесе, верность авторским смыслам, респектабельный консерватизм и богатая сценическая обстановка. Спектакль Владимира Драгунова «Мольер» (по пьесе Михаила Булгакова «Кабала Святош») этому стилю отвечает вполне.
Сценография Станислава Бенедиктова торжественна и нарядна. В костюмах, созданных фантазией художницы Валентины Комоловой, много барочной пышности и аристократичного достоинства. «Мольер» в Малом театре – зрелище красивое, умное и захватывающее.
Герой Василия Бочкарева - увлеченный лицедей, азартный и беспокойный. Творец театральных персонажей, явно похожий на кого-то из них, а может и на всех одновременно. То пылкий любовник, то озаренный гений, то усталый измученный старик. То яростный борец, то верноподданный. Этот Мольер живет в диких ритмах, отбивается от интриг и притягивает новые.
«Кабала святош» - столкновение трех сил. У каждой – свое пространство, где непосвященный всегда чужой – либо гость, либо пленник. Театр, для Мольера – родной дом со сложившимся укладом, кажется посторонним манящим миражом, мерцающим за тюлевым маревом.
Дворец Людовика Великого, короля Франции — тоже своего рода театр, но другой — осязаемый и реальный в каждой вещи, в каждой складке дорогой драпировки. Бутафоры Малого театра сделали реквизит, очень похожий на антиквариат, а в знании исторического костюма мастерицы пошивочного цеха не знают себе равных.
Пространство Кабалы, где хозяйничает парижский архиепископ маркиз де Шаррон, люто разозлившийся на Мольера за беспощадного «Тартюфа», - самое страшное. По стенам средневекового подвала бродят мертвые тени. Монахи, застывшие на выступах каменных стен, видятся зловещими сторожами, бдительно хранящими тайны. Не божественные, а дьявольские, разрушительные и злые.
Брат Сила (Сергей Кагаков), Брат Верность (Дмитрий Зеничев) – вкрадчивые и тихие прислужники сатаны, надежная опора архиепископа, обернувшегося дьяволом. Александр Клюквин в этой роли сдержан и точен. Достаточно ледяного взгляда, и все повержены.
Мольер проиграет ему. Как проиграет и Людовику, самодовольному, хитрому и всезнающему. Борис Клюев играет его так, будто всегда жил в Версале, с рождения впитав галантный шарм и снисходительное великодушие. Знаменитое «Государство – это я», переведенное Булгаковым как «Франция ни о чем не беспокоится, сидит перед вами и ест цыпленка», звучит как ласковая пощечина Мольеру, приглашенного высочайше отужинать.
В трех точках напряжения – энергия спектакля. Творчество, власть и тайные силы, определяющие судьбу, персонифицированы в трех основных героях. Женские роли, к сожалению, сыграны не так ярко.
Мелодраматическая линия пьесы о кровосмесительной связи Мольера с собственной дочерью (о чем он даже не подозревал) отходит на второй план. Не важны постановщику оказались и булгаковские аллюзии, сопоставлявшего подвал Кабалы с застенками НКВД, а Людовика – со Сталиным (интересующимся этой темой рекомендую постановку «Мольера» в театре Сатиры).
Если действие происходит в Париже восемнадцатого века, то на сцене Малого будет именно Париж восемнадцатого, а на Москву 1930-х не будет даже легкого намека. Так заведено в этом театре издавна. И постановка Владимира Драгунова – не исключение из его замечательных правил.
