Человек под микроскопом
Заурядное мое прошлое вдруг оказывалось сопряженным с жизнью всего народа в гораздо большей степени, чем можно было предположить. По сути дела это были коллективные народные мемуары, личные, конкретные, на великое не претендующие и тем не менее в сумме дающие весьма адекватное и объективное представление о минувшей эпохе. Какой была страна и какими были в этой стране мы, опять же не великими, конечно, однако и не такими уж пешками и винтиками, как иногда принято думать. Во всяком случае, нашедшими в себе силы вопреки всему, что выпало на нашу долю, сохранить живую душу.
Вспоминать - даже о тяжком (если его удалось вынести) - всегда отрадно. Слегка растешь в собственных глазах. Самому себе кажешься ветераном, правда, неизвестно чего, скажем так, обыденной жизни, которая стоила у нас любых войн. Именно этим был обусловлен зрительский успех "Старой квартиры". Это же вызывало праведный гнев у некоторых граждански воспаленных зрителей передачи.
- В стране в тот год сажали, а вы рассуждаете о том, какие тогда носили брюки! - раздавались время от времени негодующие звонки.
Ну что было на это ответить? Прежде всего, оправдывались мы, о репрессиях и чистках в передаче говорилось все же больше, чем о фасоне брюк. Они понадобились лишь затем, чтобы напомнить: о модах и прочих повальных увлечениях люди не забывают ни при каких репрессиях, что и помогает им в итоге эти репрессии преодолеть и пережить. Жизнь оказывается сильнее любых догматов. А во-вторых, объясняли мы свою позицию, мы ностальгируем не по советскому прошлому, а по самим себе в этом прошлом, умевшим всему отвратительному в нем противостоять, а всему хорошему бескорыстно и благодарно радоваться.
Один из редких на нашем телевидении сугубо отечественный, а не благоприобретенный за границей проект, "Старая квартира", заслужив Государственную премию, потихоньку отошел в область преданий, все той же реабилитированной ею ностальгии. Однако счастливые идеи имеют свойство возрождаться. С некоторых пор на "Первом канале" по воскресным вечерам, без всякой ссылки на прецедент, выходит программа Леонида Парфёнова "Какие наши годы!".
По "ходу" и приемам - это почти полный аналог "Старой квартиры": те же публичные воспоминания, сфокусированные по определенным годам, те же попытки воссоздать былой материальный быт и сымитировать его обычаи и нравы. По сути же программа абсолютная противоположность прежней. Уже потому хотя бы, что речь идет не о народных, а о гламурных мемуарах. Точнее, не о мемуарах, а о гламурном к ним отношении, ироничном, насмешливом и политкорректно глумливом. Что вполне естественно, учитывая авторскую манеру главного на современном телевидении арбитра элегантности. То, как жили люди в стародавние, с его точки зрения, советские времена, ему на самом деле не так уж интересно.
Подшучивать над бедностью, над ее вкусами и мечтами - дело, разумеется, не самое благородное, но простительное. Если за подначками и подмигиваниями ощущается, как минимум, симпатия или сочувствие к этим не ведавшим потребительского счастья обывателям. То-то и оно, однако, что ни сочувствия, ни симпатии не просматривается. Может ли хладнокровный естествоиспытатель как-то по-особому симпатизировать изучаемым рыжим или черным муравьям? А соотечественники былых времен для лучащегося довольством мэтра и есть нечто подобное насекомым. Как-то существовали в своем коммунальном муравейнике, чего-то суетились, о чем-то мечтали, на что-то надеялись... Смех один.
Предвижу яростные возражения: вам что же, не по нраву та беспощадная правда, которая предъявлена Алексеем Пивоваровым в его картинах об обороне Москвы и о гибели в ржевских болотах ударной армии под командованием генерала Власова?
Объясняюсь: с правдой фактов, как бы она ни надрывала сердце, смириться приходится. Смущает меня, если так можно выразиться, пафос этой правды. Высокомерно либеральный и обличительный, он беззаветно развенчивает советские мифы, и при этом не то что болью за погибших русских людей, но даже явным к ним состраданием особо не отмечен. Соблазн обличительства так увлекателен, что для скорбных житейских чувств элементарно не остается ни сил, ни охоты. По-моему, они вообще представляются молодым документалистам сентиментальной чушью. Вновь приходит на ум профессиональный подход натуралиста, у которого весь запал уходит на то, чтобы опровергнуть концепцию оппонента, а объекту исследования, каким-нибудь инфузориям, достается лишь бесстрастный взгляд в микроскоп.
