Все смешалось в "Доме" Гришковца
Двадцатый театральный фестиваль "Балтийский дом", идущий сейчас в ежедневном режиме двухнедельного графика, дарит нам этой осенью свои избранные спектакли - один другого удивительнее. Уже миновали волшебные "Отелло" и "Идиот" Эймунтаса Някрошюса, уже заставила публику вскакивать в восторге со своих мест постановка Кристиана Люпы "Персона. Мэрилин" - театральный сюрреализм в абсолюте. Впереди спектакли Херманиса, Гинкаса, Туминаса, Персеваля и других выдающихся режиссеров, грядет долгожданная премьера Жолдака "Москва-Петушки". "Дом" Иосифа Райхельгауза по одноименной пьесе Евгения Гришковца был показан в пятницу на сцене Мюзик-холла в жанре "театр+кино+ТВ".
Обозначение "на сцене Мюзик-холла" в данном случае буквально. Две сотни зрителей проводят два часа именно на сцене, причем действие начинается с того, что занавес - черный экран - опускается, категорически отделяя нас от зала и от мира. Мы в ловушке, с непривычной для себя "рабочей" стороны. Нет больше пресловутой "четвертой стены". Нам не оставляют выбора, кроме как быть сопричастными.
Далее эффект усиливается за счет витиеватой организации образовавшегося пространства. Пронумерованные стулья выстроены лабиринтом - без помощи билетеров, и не разобраться, где твое место. Проходы и тупички между зигзагами рядов, а заодно точно такие же стулья, только без номеров, и есть площадка для актерской игры. Новация, вы понимаете.
Впрочем, и это условно. Памятуя, что Гришковец автор задушевный, простецкий, весь из себя такой "парень из народа", сделавший славу именно на наиве и на демонстративной искренности, констатируем: спектакль московской "Школы современной пьесы" ставит публику в условия полного погружения и веры в предлагаемые обстоятельства. Дескать, история про каждого из нас. Вот и актеры, одиннадцать человек (персонажей - двенадцать, но у сына главного героя в тексте стоит ремарка "не появляется") сидят себе неприметно, теряясь среди публики. И лишь когда дело доходит до эпизода с их участием, подают голос из разных концов "зала".
Жанр не определен
Присутствие по углам площадки для игры четырех камер, за которыми колдуют операторы, форматирует происходящее: то ли это ток-, то ли реалити-шоу. Модная, еще недавно бойкая телевизионная форма взаимодействия с народом сегодня воспринимается почти снисходительно и вряд ли способна кого удивить. Равно как и нельзя уже назвать оригинальным ходом использование кино- и видеоизображения в театре. Но это только кажется, что нам все приелось. Когда человек, назовем его "обычный зритель", вдруг видит не артиста, а свою собственную физиономию, выхваченную крупным планом на одном из четырех плазменных экранов, он отчаянно стесняется. Он смущен и растерян, он не готов быть вовлеченным в процесс, он сопротивляется и прячется.
Его соседи, тоже чувствуя себя престранным образом, сидят развернутыми в разные стороны. Чтобы хоть как-то следить за действием и пытаться заглянуть в глаза артистам, приходится либо крутиться, либо пялиться в телевизоры, где происходящее по ходу пьесы транслируется в режиме реального времени. В прологе идет документальный фильм о жизни в городе N. Горожане зашорены, усталы, разобщены. В финале - костюмное кино, где лица те же, но настроение приподнятое, а время - век девятнадцатый. Второе действие "Дома" хитро решено "по мотивам", издевательски коротко и равно по хронометражу десятиминутной ленте, снятой кинорежиссером Сергеем Соловьевым. После антракта артисты живьем на сцене более не появляются. Стилизация, вы понимаете. Фишка.
Лицом к лицу
Зачем все эти выкрутасы понадобились постановщику Райхельгаузу догадаться несложно. Тут у него все, как с манерой Гришковца: понятно, близко, доверительно, знакомо. Воспринимающие искусство да усомнятся, искусство ли это, когда начнут отождествлять себя с действующими лицами. То же о героях и исполнителях, которые призваны заниматься самоидентификацией. И с последними, кстати, можно почувствовать некую общность, если вообразить себя на репетиции. Ибо именно так - сидя, разминая, нащупывая - проводят в театре "читки" пьесы и первые репетиции будущего спектакля. В данном случае "Дом" больше похож на "читку на зрителя".
В образ Игоря, занимающегося частной практикой отоларинголога, который не по средствам решил купить себе дом и таким образом воплотить мечты и реализовать амбиции, приглашены два человека, для которых актерство - не источник дохода. Один Игорь - телеведущий с актерским образованием, острым умом и редкой харизмой Александр Гордон, на "Балтдом" не приехавший. Другой - энергетик и бизнесмен Борис Вайнзихер, гендиректор топливной компании "ТГК-1", бывший техдиректор РАО "ЕЭС", за плечами которого, помимо деловой активности, увлечение любительским театром "Глагол" при Политехе. Вайнзихеру, который внешне похож на Гришковца как брат родной, удается в спектакле точное попадание в образ и адекватное партнерство с профессиональными артистами, в том числе сильная сцена с Еленой Санаевой и Альбертом Филозовым.
Квартирный ли вопрос
У этого доктора Игоря вроде бы все хорошо. Все как у людей. Имеются жена, дочь, сын, родители и друзья - деловые люди, бывшие возлюбленные с претензиями и однокурсники с более или менее удачной судьбой и профессиональной карьерой. У него нормальная работа, обычная машина и квартира, купленная в кредит. Не дурак и не сволочь. Он добрый, трудолюбивый и терпеливый, типичный рефлексирующий интеллигент. А счастья нет.
Философский заквас "Дома" в том, что автор и его персонажи вкупе с извертевшимися на стульях зрителями никак не могут выстроить систему ценностей, победить в борьбе "за сбычу мечт". В реализации своих потребностей и амбиций мы за ценой не постоим. И идем на принцип. Упираемся рогом. Бьемся в закрытую дверь.
Это к тому, что "Дом" не только про то, что квартирный вопрос сильно испортил сердца москвичей и прочих моих соотечественников. Разговоры в антракте вдруг обнаруживают, что чуть ли не каждый второй зритель находится в ситуации собственных драматических отношений с объектами недвижимости. Только вот по тексту пьесы поставлено многоточие, а по тексту сценическому происходит отсыл чуть ли не к чеховской драматургии. Но если у Чехова обстоятельства сильнее нас, вишневый сад продан и родовое гнездо разорено, а Константин Гаврилович, как вы помните, застрелился, то у Райхельгауза и Соловьева в спектакле дом куплен, гнездо свито, но бедный Игорь возьми да и застрелись под занавес за кадром. Что его заставило - остается вопросительным предложением. То ли среда заела, то ли с самим собой не договорился, то ли мечтать надо было осторожнее: мечты-то сбываются.
