Хореограф Олег Виноградов: "Мне следовало уйти сразу после прихода Гергиева"
В августе народному артисту СССР хореографу Олегу Виноградову исполнилось 70 лет. Сегодня он живет в США, а ранее без малого два десятилетия возглавлял балетную труппу Мариинского театра. История его ухода из Мариинки полна неясностей. В вину главному балетмейстеру ставили и отъезд солистов за рубеж, и чрезмерное внимание к ведущей танцовщице, и даже провозглашение Мариинки "хореографическим Эрмитажем". Финалом отношений Виноградова с недоброжелателями стало возбуждение против него уголовного дела.
Как следовало из официального сообщения, "по факту получения взятки в сумме 10 000 долларов США от канадского импресарио Джона Криптона за подписание с ним контракта о сотрудничестве". Хореографа задержали прямо в служебном кабинете, но через три дня освободили, так и не предъявив каких-либо обвинений.
Спустя двенадцать лет Олег Виноградов наконец-то рассказал о самом драматическом периоде своей жизни. Повествование, названное "Три раза на волосок от смерти", вошло в его автобиографическую книгу "Исповедь балетмейстера", которую готовит к публикации издательство "АСТ-пресс" и редактор Екатерина Белова. Сегодня "Известия" публикуют фрагмент этого балетного детектива.
"После назначения Валерия Гергиева на должность главного дирижера Кировского театра, к середине 1990-х годов у меня возникло предчувствие больших перемен в руководстве и балетной труппы, причем не к лучшему... Мы разумно тратили положенные нам деньги, не выходя из бюджета, и наши гастроли приносили довольно большую прибыль, но мы не имели дотации от государства.
Вместе с тем у балетной труппы существовали свои потребности, на которые мы не могли тратить деньги из бюджета театра: купить один или два комплекта специального покрытия пола, чтобы на нем можно было удобно и безопасно танцевать, оплатить травмированному артисту операцию за рубежом и т.д. Я пробовал решить подобные проблемы официально, но неизменно получал отказ.
Чтобы обеспечить жизнь нашей балетной труппы, импресарио Джон Криптон посоветовал создать специальный фонд на тот случай, если нам будет совсем плохо. По договоренности с импресарио мы создали фонд из его специально доплачиваемого гонорара к основному контракту. Этот фонд должен был стать резервным на все случаи жизни его деньги Мариинскому театру не принадлежали.
Джон Криптон открыл счет в женевском банке, и только он мог снимать с него деньги по определенному шифру. Сколько и какие там лежали деньги в суть дела я не вникал. Мариинский театр получал положенные по контракту суммы, но они исчезали неизвестно куда разумеется, не на наши нужды! Кроме гонораров (правда, уже довольно высоких) балет ничего не получал. С появлением Валерия Гергиева опера Мариинского театра съедала все больше и больше денег. Для новых костюмов нам приходилось покупать необходимые ткани за границей (оплачивая их из нашего фонда), которые Криптон как бы дарил театру. Да, он готов был платить большие деньги балету Мариинского театра, но не опере, к которой не имел отношения!
Не знаю, как и почему, но два наших солиста "раскололи" Криптона и узнали о женевском счете. Солисты потребовали деньги, угрожая и шантажируя нас. Понимая опасность сложившейся ситуации, я предложил Криптону все рассказать представителям соответствующих органов, но он не согласился, и тогда мы решили отдать двум нашим солистам деньги, чтобы избежать скандала. Часть денег Криптон собрал наличными, а большую часть чеками своего женевского банка (я, естественно, своего счета в женевском банке не имел, да и кто бы мне его открыл тогда?). Чтобы застраховать себя от больших неприятностей, я включил скрытую видеокамеру и зафиксировал весь процесс передачи денег с подробными комментариями. О видеокамере не знал ни Криптон, ни артисты, которым полученных денег (около миллиона долларов!) показалось мало. Очевидно, Криптону надоели угрозы и шантаж, и он решил избавиться и от артистов, и, как ни странно, от меня. На что Криптон рассчитывал, я так и не понял, но он обратился в органы правопорядка (либо "органы" сами вышли на него) и рассказал о произошедшей ситуации совершенно иначе, обвинив меня и директора Мариинского театра А.Ф. Малькова в получении взяток (правда, позднее Криптон от этого отказался).
Разразился скандал. И я, и Мальков, и Мариинский театр оказались скомпрометированы. Очевидно, кем-то задуманный спектакль моего уничтожения достиг своей цели. Криптон давал противоречивые интервью, в которых говорил то, чего не было: но он сыграл отведенную ему роль и уехал с запятнанным именем.
Балетная труппа, конечно, пребывала в шоке. Я нанял адвоката, и он, вникнув в суть дела, сказал, что обвинить меня очень трудно, поскольку деньги принадлежали только Криптону. С такой же объективной позиции вела дело и заместитель прокурора Адмиралтейского района Санкт-Петербурга Т.А. Москаленко. Она тщательно перепроверила все материалы и, посмотрев видеозапись, провела встречу с двумя нашими солистами. В конце концов деньги по требованию прокурора артисты все-таки передали в театр, где те бесследно исчезли в оперной "пропасти"...
Никто ничего не добился, если не считать обрушившегося на нас позора. Следствие ничего не могло доказать, но во всем этом чувствовалась определенная тенденция. Неожиданно в здании 6-го отдела ОБЭПа, где шло следствие, возник пожар, и якобы сгорели все документы по моему "делу". Следователя, который вел мое "дело", обнаружили пьяным в одном из ресторанов, где он, очевидно, отмечая одержанную победу, потерял свое табельное оружие, после чего его отстранили от работы...
Я долго держался как мог. Переживал за нашу балетную труппу, которую невольно опозорил... Мои враги торжествовали! Уволить меня тогда не могли, но изолировали от ведения всех дел и отстранили от рабочего процесса в театре. В какой-то момент я "сломался" и решил бросить все. Поскольку я был свободен, то улетел в Вашингтон. Но невозвращение оказалось бы равносильным признанию своей вины, а именно этого ждали мои недоброжелатели. Я решил не делать этого и, вернувшись в Петербург, приступил к репетициям своего балета "Ромео и Джульетта".
Спустя неделю на одной из репетиций я неожиданно почувствовал себя плохо: у меня вдруг перехватило дыхание, и, еле успев дойти до кабинета, я потерял сознание. Когда я очнулся, увидел перед собой врачей "Скорой помощи", приводивших меня в чувство. Мало понимая, что со мной произошло, я упросил их везти меня не в Свердловскую больницу, а в Военно-медицинскую академию, где у меня были знакомые. После тщательной проверки врачи установили диагноз: микроинфаркт и назначили стационарное лечение. Но спустя два дня я уже почувствовал себя абсолютно нормально и под расписку вышел из больницы.
Вернувшись в свой кабинет, я нашел на телефонном столике, под лампой, странный предмет, на который сначала не обратил внимания: тонкий, твердый, в матерчатой оплетке, размером чуть меньше обычной спички. Слегка разорвав матерчатую оплетку сетчатой фактуры, я обнаружил скрытую внутри стеклянную ампулу, разломленную пополам... Через три дня пришло заключение: специальный газ, наполнявший ампулу, вступал в реакцию с тепловым источником через 3040 минут и вызывал смерть, имитируя инфаркт...
Но почему же я остался жив? Дело в том, что репетиция началась днем, и свет я не включал значит, тепловой источник отсутствовал. Второе: на ампуле стоял срок годности, который уже истек. Кому-то продали некачественный товар...
Я продолжал работать, но, видимо, заказчики моего устранения спешили. Через две недели в моем подъезде у самой квартиры на меня напали двое бандитов в масках. Я чудом спасся, отшвырнув одного из них и успев захлопнуть дверь... Терпение мое кончилось. Я сказал директору, что больше не хочу искушать судьбу, и на следующий день улетел в Америку...
Возможно, моя ошибка заключается в том, что я слишком задержался на своем посту? Наверное, следовало уйти сразу с приходом Гергиева, но ведь я сам добивался его прихода, убеждал инстанции, когда в 1988 году речь шла о выборе между ним и Евгением Колобовым на должность главного дирижера Кировского театра, и был уверен, что мы с Гергиевым сработаемся! Ведь до этого мы с ним прекрасно понимали друг друга в наших совместных спектаклях...
Ошибкой ли стало принятие в труппу Фаруха Рузиматова после его ухода в Американский балетный театр? Я имел все основания его не брать! Но я думал о нем, а не о своих амбициях...
Часто я ошибался из-за своей доверчивости к понравившимся мне людям. Доверял им буквально все деньги, документы, машины, чем вводил их в искушение и, конечно, лишался многого... Но ведь порой так хочется верить!"
