Ромео и Джульетта стали спортсменами

Об этом проекте говорили как о сенсации. Над новой версией балета Сергея Прокофьева трудилась модная, экстравагантная команда постановщиков - Деклан Доннеллан, Ник Ормерод и Раду Поклитару. Английские режиссер и художник, прежде в музыкальных спектаклях не замеченные, встретились с молдавским хореографом, предпочитающим свободную пластику. После полувекового перерыва балет вновь соединился с драматическим театром (в самый первый раз прокофьевских "Ромео и Джульетту" Леонид Лавровский ставил вместе с режиссером Сергеем Радловым). Но нынешний спектакль оказался абсолютно не похожим не только на старую постановку, но и на все, когда-либо появлявшееся в Большом театре. Доннеллан и Поклитару уверяли всех интересующихся, что работали в тандеме, и ни за что не признавались, кто что придумал. Но бывалые театралы сразу поняли, что к чему. Деклан Доннеллан и Ник Ормерод давно ставят в России, за шекспировскую "Зимнюю сказку" в питерском Малом драматическом театре даже получили "Золотую маску". Разглядеть в спектакле типично доннеллановское - строгую ясность концепции, выверенную геометрию мизансцен, значительную и осмысленную проработку каждого образа - нетрудно. А "отвязная" хореография с головой выдала Раду Поклитару (балетоманы запомнили его по яркой победе на Московском балетном конкурсе). Союз постановщиков вышел на редкость удачным. Трагедию пересказали бегло, будто взахлеб. Эмоции хлестали через край, но крайнее танцевальное перевозбуждение столкнулось со строгим и точным соподчинением сцен. Тонкий стиль и безупречный вкус не изменяли постановщикам в самых разудалых и смелых эпизодах. Как и в прежних доннеллановских постановках, действие перенеслось в наши дни. Английский режиссер считает, что историю интересно ставить только в том случае, когда она рассказывает "про нас". Наверное, нет классической пьесы, более податливой к переодеваниям, чем "Ромео и Джульетта". Трагедия подростков, впервые столкнувшихся и со взрослым миром, и с недетскими чувствами, бежит от экивоков и условностей прошлых эпох. И чем откровеннее рассказывается, тем пронзительней звучит. Джульетта XXI века, больше похожая на спортсменку, чем на хрупкую грезу, будет отчаянно бежать к финалу. Громко стучать босыми ногами, закидывать кулаки за затылок, обгонять черный хоровод теней, переводить дыхание и торопить время. Она побежит сразу же, как только из ее спальни исчезнет Ромео. Будет действовать так, будто уже знает, чем все закончится, и надеяться на последнюю секунду, как на спасение. События мельтешат, словно в кошмарном сне. Слепой лицемер Лоренцо вручает зелье. Ерничает толпа черных соглядатаев, накрывает невесту простыней-саваном. Прибежавший Ромео ласкает то ли привидение, то ли глыбу мрамора. Осознав происшедшее, кидается на кинжал. А очнувшаяся Джульетта ведет себя как пьяная. Будто дело происходит не на пороге того света, а на нескончаемой тусовке. Среди танцующих гостей Ромео нет. Все кончится так, как написал Шекспир. Девичье легкомыслие разрастается в дикое безумие. Балерина забывает о безмолвии своего искусства, орет в полный голос. Толпа принимает погибших влюбленных, укладывая на ложе из множества ладошек. Проем в глубине сцены меняет свет с кроваво-алого на светло-серебристый. Дирижер кладет палочку на пюпитр. Закрывается занавес. Безумную стремительность финала предсказали еще в самом начале. Еще тогда, когда задиристые стайки "золотой" молодежи спорили не на жизнь, а на смерть. Не успевали вытащить ножи, а жертвы уже выпадали из круга. Неладное чуялось, когда задиристый петушок Ромео (Денис Савин) изо всех мальчишеских сил рвался на светскую вечеринку к Капулетти. И когда фигляр Меркуцио (Юрий Клевцов) оттягивался напропалую, напялив женский наряд. И даже тогда, когда Джульетта (Мария Александрова) как маленькая радовалась новому платью. Доннеллан и Поклитару мастерски столкнули контрасты. Заставили несмышленого Ромео ошалеть от счастья на фоне животной драки Тибальда (Денис Медведев) и Меркуцио. Закрыли глаза Джульетте на развратные игры ее семейки. Ломкой и злобной леди Капулетти (Илзе Лиепа) внушили ненависть к дочери. А еще постановщики совершили почти невозможное. Академическая труппа на время позабыла о пуантах и научилась свободе. Научилась танцевать не поэзию, а простую, естественную прозу, не бояться смелых, откровенных эмоций и мыслить совершенно по-новому.