Пионер союзного назначения: как крестьянский мальчик стал советским святым
Ровно 100 лет назад, 14 ноября 1918 года, в селе Герасимовка Туринского района Тобольской губернии в семье красного партизана Трофима Морозова родился сын Павел. Тот самый всенародно известный Павлик Морозов, Павка-коммунист, которого считали и героем, и предателем, и мучеником, и провокатором. Подробности трагической судьбы и парадоксы посмертной памяти — в материале «Известий».
Правда на правду
Истинная история Павлика сколь трагична, столь и загадочна. От него осталась лишь одна невнятная фотография, на которой щуплый мальчишка в картузе (вероятно, отцовском!) стоит на заднем плане среди одноклассников. Мемуары очевидцев, родственников, учителей вряд ли можно считать достоверными: сначала они подстраивались под официоз, а потом просто мало что помнили…
Был ли Павлик пионером? На волне разоблачений появилось предположение: не был, не состоял, не участвовал, миф чистой воды. И все-таки, скорее всего, в пионеры он записался. Правда, красного галстука не получил: их ни в Герасимовке, ни в соседнем крупном поселке Тавда не было. Да и по всему Союзу галстуки в те годы носили далеко не все пионеры, только образцово-показательные.
Морозовские места — глухие. О скудном уровне жизни в Герасимовке можно судить по такому факту: электричество в эту деревню провели только в 1947 году, к 15-летию гибели всесоюзно знаменитого Павлика Морозова. Там мало что знали о большой политике, о том, какие решения принимаются в Кремле. Только учителя могли со знанием дела рассказать пионерам о начинаниях советской власти, посоветовать книги, которых в Герасимовке остро не хватало, но всё-таки они были…
Тавдинский детектив
Что же случилось в 1932 году в окрестностях Тавды и Герасимовки? Рассказывать вкратце криминальную историю — дело неблагодарное, но попробуем. Трофим Морозов во время Гражданской войны бил колчаковцев в рядах красных партизан. В конце 1920-х его — одного из немногих более-менее грамотных мужиков в Герасимовке — выдвинули в председатели сельсовета. Он оказался нечист на руку: принимал подношения от переселенцев и выдавал им фальшивые справки. Кроме того, поколачивал жену, а потом и вовсе оставил ее с детьми, переселившись к молодой соседке.
До поры до времени бывшему партизану всё сходило с рук. Над ним сгустились тучи, когда милиция неожиданно арестовала переселенцев с подозрительными справками. Есть сведения, что некоторые «бумаженции» были составлены детской рукой: возможно, не поднаторевший в чистописании Трофим привлекал к «работе» своего сына Пашку.
В те годы любое дело получало политический оттенок. Трофимовы справки преждевременно предоставляли ссыльным кулакам свободу передвижения, а это уже, не больше и не меньше, контрреволюция. На суде против отца Павел Морозов не выступал. Хотя бы потому, что никакого суда не было. Судьбу провинившегося столоначальника решала «тройка». А Павлик просто дал честные показания против отца. Несомненно, под влиянием матери, которая присутствовала во время беседы пионера со следователем и не скрывала обиды на неверного мужа.
20 февраля 1932 года на заседании «тройки» Трофима Морозова признали виновным в «фабрикации подложных документов, которыми снабжал членов к/р (контрреволюционной. — Прим. ред.) повстанческой группы и лиц, скрывающихся от репрессирования советской власти», и приговорили к заключению в исправительно-трудовом лагере на 10 лет.
Но настоящая развязка трагедии произошла через семь месяцев. Бабушка отправила внуков — Павла и Федора — в лес по клюкву, а через несколько дней в чащобе нашли тела убитых братьев. Феде было восемь лет, Павлику — 14. Судя по ранам, Павлик сопротивлялся, но убийцы оказались сильнее… Началось следствие, получившее резонанс в областной прессе. Кто мог убить мальчишку? В округе орудовала банда братьев Пуртовых. Подозрения могли пасть и на беглых ссыльных. Но мать погибших мальчишек, Татьяна Семеновна, дала показания против мужней родни.
Уральский областной суд признал виновными в убийстве мальчишек их родственников по линии отца — дядю Арсения Кулуканова, двоюродного брата Данилу Морозова, деда Сергея и (как соучастницу) бабушку Ксению. Кулуканова и Данилу расстреляли, а 80-летние Сергей и Ксения Морозовы умерли в тюрьме.
Любопытно, что за участие в строительстве Беломорканала Трофим Морозов, несмотря на убийство сыновей, вышел на свободу раньше срока. Правда, ему хватило благоразумия не возвращаться в Герасимовку. Село к тому времени превратилось в мемориал пионера Павлика Морозова…
Рождение легенды
Криминальная история стала превращаться в эпос, когда в Герасимовку приехал тезка убитого пионера — молодой свердловский журналист Павел Соломеин, корреспондент газеты «Всходы коммуны». Именно он прочувствовал политическую актуальность этого сюжета и создал морозовский канон.
В воображении Соломеина рождались эффектные картины. Он сочинил за Павлика блестящую, политически грамотную судебную речь, в которой пионер якобы выводил на чистую воду собственного отца: «Дяденьки судьи, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан об этом сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старается помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии!»
Вскоре в Свердловске вышла первая книга о Павлике — «В кулацком гнезде», ее написал Соломеин. Павлик стал легендой уральского масштаба. Соломеин, окрыленный успехом, решился послать свою книгу живому классику, именем которого в Советском Союзе уже называли города и самолеты, — Максиму Горькому.
Классик строго отчитал уральца за дурной литературный стиль. Вероятно, сказалась писательская ревность: Алексей Максимович сам был бы не прочь взяться за такой сюжет, а тут молодой литератор опередил Горького и, конечно, «загубил тему».
Но история Павлика с тех пор не выходила из головы Буревестника революции. Его восхитил тавдинский детектив. Вот она, классовая борьба! Битва старого с новым, схватка романтиков с мещанами — любимый сюжет автора «Жизни Клима Самгина». Передовая идеология в душе деревенского мальчишки оказалась сильнее «голоса крови»! Значит, наша берет, значит, прогресс побеждает архаику!
Павлика подняли на щит. Он оказался важным аргументом в борьбе за умы. Во-первых, укреплялась пионерская организация. Ничто так не сплачивает, как сакральная жертва, павшая «в борьбе роковой». А во-вторых, эта история стала важным козырем в противостоянии с кулаками. Зверское убийство детей дискредитировало борцов против колхозного строя.
В своей речи на съезде Союза писателей Горький вознес Павлика до небес. На несколько лет Морозов стал чуть ли не главным героем страны. Официально сообщалось, что памятник погибшему пионеру будет установлен не где-нибудь, а в самом центре Москвы, у стен Кремля. И это в то время, когда на главных площадях столицы не было монументов ни Ленину, ни Сталину…
Павлик превратился в советского святого. Ведь он принял мученическую смерть, защищая идеалы «нового мира». Каноническая история его жизни так же далека от исторической правды, как жития святых. Не больше и не меньше. Но от прежних великомучеников он отличался активной жизненной позицией. Убиенный царевич Димитрий был просто жертвой, агнцем на заклании. А Павлик — в интерпретации Соломеина и последователей — боролся за правду и погиб как солдат.
Книги, поэмы, стихи о Павлике выходили в свет ежегодно. Самую известную повесть о герасимовском пионере написал Виталий Губарев — автор «Королевства кривых зеркал». Книга получилась страшноватая и захватывающая.
«Вот где наша сила и мощь!»
Именем Павлика клялись, на его образ равнялись пионеры. Портреты несчастного мальчика в картузе можно было встретить едва ли не в каждом школьном классе и в каждом пионерском лагере.
В бой вступила тяжелая пропагандистская артиллерия — и эффект не заставил себя ждать. По примеру Павлика пионеры от Москвы до самых до окраин принялись бороться за правду и сурово присматривались к собственным отцам. Их уважительно называли дозорниками. Оля Балыкина, Коля Юрьев, Проня Колыбин, Митя Гордиенко…
В интернете нетрудно найти отрывок из речи Анастаса Микояна на торжественном заседании, посвященном 20-летию органов ВЧК. Микоян — один из самых мирных вождей тогдашнего пантеона — патетически восклицал: «Пионер Щеглов Коля в августе сего года сообщил официальным путем через почту начальнику районного отдела НКВД о том, что его родной отец Щеглов Иван Николаевич занимается расхищением из совхоза строительных материалов. Был арестован. Вот такие люди у нас, товарищи, есть. Вот такие пионеры у нас есть. Вот где наша сила и мощь — в народе!»
Встречались среди последователей Павлика и вымышленные персонажи — как пионер из Гянджи Гриша Акопян, плод фантазии журналистов. Но и настоящих, искренних дозорных было много. Быть может, слишком много. И потому после смерти Горького образ убиенного пионера мало-помалу оттеснили на второй план.
Именно тогда Сталин взял на вооружение семейные ценности, и образ мальчишки, который восстал против отца и деда, потерял актуальность. Отныне родителей рекомендовалось почитать, а не сражаться с ними. Да и самого Сталина всё чаще называли отцом народов. Нет, Павлика не исключили из пионерских святцев, не сбросили с пьедестала, но с прежним рвением уже не воспевали. И памятник ему установили не на Красной площади и не на площади Революции, а в тихом уголке Красной Пресни.
Эволюция мифа
Cело Герасимовка прославилось на всю страну. Эти места стали сакральными: там принимали в пионеры, произносили клятвы. Правда, у этой славы был трагический, кровавый и, как бывает в таких случаях, мистический оттенок. На место гибели братьев Морозовых, на могилу Павлика и в музей пионера водили школьников. Это были вполне официальные мероприятия, проходившие под руководством учителей, комсомола и партийных органов.
Но с годами в окрестностях Герасимовки и Тавды стали появляться и другие паломники. Не только просто любопытствующие, но и те, кто испытывал странную тягу к месту трагедии. Возникла традиция, не исчезнувшая до нашего времени: на месте убитого пионера паломники оставляют записки с самыми разнообразными просьбами. Одни хотят, чтобы им купили велосипед, другие мечтают благополучно сдать экзамены, третьи подумывают об удачной женитьбе… Они верят, что призрак пионера может помочь.
Суеверия родились раньше Павлика, оставляют же в лесах ягоды и пастилу «для леших». А тут такая одиозная история, печальный обелиск на опушке. Так и веет мистикой!
В 1955 году Павлику присвоили звание героя-пионера Советского Союза и занесли его имя в Книгу почета, учрежденную по решению XII съезда ВЛКСМ. Но это звание символическое, а к тому времени уже появились пионеры, которых посмертно наградили настоящей «Золотой Звездой» — за подвиги в Великой Отечественной. Они затмили Павлика. А Морозов превратился в трагикомического фольклорного персонажа, о котором сочиняли не только благонадежные пионерские песни, но и народные припевки:
На стене висит топор, и простынка розовая.
Мы с папашею играли в Павлика Морозова.
Так бывает: погибший пионер стал объектом развеселого глумления. Но настоящее разоблачение началось в годы перестройки.
Ветры перемен
Горбачевские преобразования еще не перешли в свою антикоммунистическую фазу, а журналисты уже затеяли атаку на Павлика. В те годы мало кто руководствовался резонным советом Гюстава Флобера: «Никогда не прикасайтесь к идолам, их золотая пыль остается у вас на пальцах».
Клеймили его с огоньком, в бранных определениях себя не сдерживали. Стукач, дегенеративный подросток, маленький бес… Называли Павлика и отцеубийцей, хотя Трофим надолго пережил своего сына… Для недавних комсомольцев и коммунистов это был легкий способ рассчитаться с собственным прошлым: освистать зарезанного мальчишку.
Неудивительно, что в 1991 году «свергли могучей рукою» московский памятник пионеру. Правда, устояли морозовские скульптуры в Герасимовке, Свердловске, Ухте, Острове…
Моралисты атаковали Павлика с горних высот социальной этики: «Что ж мы за народ, если у нас стукача объявляют героем и образцом для подражания?» Культ убиенного пионера и впрямь из нашего времени выглядит диковато. Правда, социология подсказывает, что, например, в Соединенных Штатах к доносительству относятся куда уважительнее, чем у нас. И как-то забылось, что конфликт семейных уз и долга перед государством — это один из основополагающих мифологических сюжетов мировой культуры.
Филолог, знаток античности Михаил Гаспаров замечал: «Не забывайте, что в Древнем Риме ему тоже поставили бы памятник. И что Христос тоже велел не иметь ни матери, ни братьев. Часто вспоминают «не мир, но меч», но редко вспоминают зачем».
Со времен Антигоны в разных цивилизациях это считалось подвигом. «Отдавая салют, вы поднимаете руку выше головы. Это значит, что общественные интересы пионер ставит выше своих личных», — говорит учительница в диафильме о Павлике Морозове. Нечто похожее можно вычитать и у Эсхила, и у Корнеля.
В этой максиме — суть извечного противостояния, в котором реальный школьник из Герасимовки с его трагедией потерялся. От него не осталось и картуза.
Правда, учительница Павлика Лариса Ивановна Исакова оставила такую характеристику своего самого знаменитого ученика: «Светлый он был человек. Хотел, чтобы никто чужую судьбу не заедал, за счет другого не наживался. За это его и убили».
Надо признать, что от своей оценки она не отказалась и в годы, когда мифы советской эпохи было принято ниспровергать.
* Автор - заместитель главного редактора журнала "Историк"
