«Мы только одного ждем — когда их выбьют отсюда»
Тяжелые бои в районе Горловки шли все минувшие выходные. Сам город последнюю неделю жил под многократно усилившимися обстрелами. Но для местных жителей, кажется, ничего не изменилось — они находятся на линии боевого соприкосновения девятый год. В апреле 2014 город вошел в состав Донецкой Народной Республики, а уже через несколько месяцев отразил первый удар украинских сил. Сегодня российские войска постепенно, метр за метром оттесняют ВФУ, но для снарядов это расстояние всё еще легко преодолимо. О том, как живет город на передовой, фатализме местных жителей и опасности, которая всегда рядом — в репортаже корреспондентов «Известий».
«Ждешь окончания обстрела и идешь по делам»
С утра выезжаем из Донецка в прифронтовые районы — Горловку и Гольмовский. Проезжаем Ворошиловский и Киевский районы, двигаемся дальше по трассе в направлении Ясиноватой — одного из крупнейших железнодорожных узлов на территории всего бывшего СССР. За этот город шли тяжелые бои в 2014 и 2016 годах. Ему и сейчас достается от украинской артиллерии. Выехав из Ясиноватой, наш водитель становится сосредоточенным и напряженным, прибавляет скорость. Дело в том, что раньше эта дорога сильно простреливалась противником и проскакивать ее нужно было на очень большой скорости, чтобы «не прилетело». Сейчас стало поспокойней, но привычка у местных осталась. А дорога разбитая, вся в ямах.
На въезде встречаем стелу: «Горловка — город воинской славы». В апреле 2014 года он стал частью ДНР, а уже летом украинские войска пытались вернуть город и его окрестности под свой контроль, чтобы блокировать Донецк. Тогда, в июле, по Горловке и соседнему Гольмовскому были нанесены первые удары. В результате погибло более 20 мирных жителей, в том числе маленькие дети.
Последствия обстрела со стороны ВСУ в частном секторе Горловки
В те дни фото «горловской мадонны» облетело весь мир, открыв глаза на жестокость украинской власти, воюющей с собственным народом. Начались тяжелые бои за город. Массированные обстрелы, постоянная опасность, смерть мирных жителей, отсутствие воды, электричества — все это стало ежедневной реальностью. Не прекратились обстрелы и после заключения Минских соглашений. Все последние девять лет Горловка находится в полуокружении, не знает тишины, страдает от ужасов войны, но остается неприступной.
В городе достаточно оживленно. На улицам много людей, снуют туда-сюда автомобили, работают кафе, магазины. Можно поверить в мирную жизнь, если не обращать внимания на разрушения вокруг. Пока тихо, но надолго ли? Здесь не найти ни одного абсолютно целого дома, не встретить ни одной семьи, которую обошла бы стороной трагедия.
Вид из окна жилого дома, пострадавшего в результате обстрела со стороны ВСУ
Мы заезжаем в кафе, где встречаемся с ветераном горловского ополчения. Он в строю с 2014 года. Конечно, война оставляет отпечаток в душе. Он легко рассуждает о смерти, фатализме. За пару дней до нашей поездки город сильно обстреливали, снаряды повредили центральный рынок, торговые ряды, жилой дом, вновь пострадали люди. Городские службы оперативно выезжают на место, собирают осколки снарядов, побитых стекол, латают дырки в асфальте. И через час жизнь идет своим чередом.
Никак не укладывается в моей голове, как можно привыкнуть к жизни под постоянными обстрелами. Говорю об этом ополченцу.
— Пусть и не уложится никогда и не будет в вашей жизни таких моментов, чтобы вы это осознали, — отвечает он. — Вот пришел в супермаркет, и начался обстрел. Ты понимаешь, что он же не бетонный, его прошьет насквозь и эта фанерка тебя никак не защитит. Но всё равно стоишь внутри и ждешь окончания обстрела, а после идешь по своим делам. Смотришь: о, в школу попало рядом. Чуть-чуть бы довернули, буквально метров 200 правее, и попали бы в супермаркет.
Воронка от снаряда во дворе жилого дома
Грустно говорит, что сложно понять чувства горловчан, пока сам это не проживешь и не увидишь своими глазами.
— Когда к нам в Горловку на волне эвакуации приехали потоки беженцев из Волновахи, Мариуполя и других соседних мест, молодежь начала рисовать нацистские знаки на остановках, забрызгивать российские флаги и обвинять, что «вы, пророссийские, виноваты во всем», — рассказывает собеседник. — Но разве это они нам должны предъявлять? С их молчаливого согласия происходили страшные вещи восемь лет. Они отчисляли деньги на АТО и были безразличны к тому, что нас все восемь лет обстреливали. Из-за таких погибли мои друзья.
«Война идет, и жизнь идет»
Далее едем в Гольму — так называют поселок городского типа Гольмовский местные жители. В нескольких километрах от него находится Зайцево, где еще недавно шли тяжелые бои. Оттуда ВФУ обстреливали Горловку и близлежащие населенные пункты. Линия боевого соприкосновения отодвинулась, но обстрелы продолжаются. Вдоль всей дороги, с обеих сторон, — изуродованные, посеченные осколками деревья.
Гольмовский производит удручающее впечатление: разрушенные здания, рваные, свисающие со столбов провода, пробоины от снарядов в асфальте. Многие окна затянуты пленкой или забитые ДСП. Это значит — там живут. В заброшенных квартирах окна не заделаны, из некоторых на улицу выбиваются шторы, развеваясь по ветру. Неуютно. И значительная часть эти разрушений появилась не в последний год, в ходе СВО, а на протяжении долгих лет действия Минских соглашений, которые, вроде бы, должны были эти обстрела прекратить. Не прекратили.
Стела на въезде в город
Сейчас в Гольме работают всего несколько магазинов, больница, почта. Как бы ни было трудно, жизнь продолжается. Из тех, кто здесь до сих пор живет, много одиноких стариков. Кто-то боится оставить квартиры — разворуют. Кому-то ехать некуда, не на что, да и здоровье не позволяет. А кто-то и вовсе, что самое грустное, больше не хочет цепляться за жизнь, ожидая лишь попадания снаряда.
Удивляюсь, когда узнаю, что здесь остались семьи с маленькими детьми.
Фрагмент снаряда после обстрела со стороны ВСУ в частном секторе Горловки
Михаил работает на хлебозаводе, женат, растит дочь полутора лет и полугодовалого сына. Говорит, что никуда не собирается уезжать и не понимает, зачем. И кажется, что он немного лукавит. Кто имел финансовую возможность, те уже уехали. А может, я не могу понять такой преданности своей родной земле.
— У нас всё нормально, а где сейчас лучше? Везде не очень. В принципе, жить можно. Война идет, и жизнь идет, и ничего не меняется. У нас же военные года считаются с 2014-го. И с тех пор у всех нас есть один вопрос — когда оно всё кончится? Говорили три дня, и всё закончится, а по факту растянули на восемь лет уже, — рассказывает Михаил.
«Работать пошла, чтобы с ума не сойти»
Заходим в магазинчик на выезде из поселка. Небольшое помещение, есть что выбрать — простые продукты, но цены высокие. Продавец Лариса рассказывает, что совсем одинока, у нее был дом в Зайцево, но его давно разбомбили. Дети разъехались, одни в Артемовск, другие в Московскую область. В ее нынешнем доме жилые всего три квартиры — по одной на подъезд.
— Работать пошла, чтобы совсем с ума не сойти, в магазин хоть люди заходят, с каждым поговоришь, и всё как-то радостней, — объясняет она. — А так-то я ничего не боюсь, привыкла уже. Мы только одного ждем — когда их выбьют отсюда, чтобы нас не обстреливали, остальное не важно.
Торговые ряды центрального рынка, поврежденные в результате обстрела со стороны ВСУ
Пока совсем не стемнело, возвращаемся в Донецк. Едем той же дорогой, что и утром. Видим перебитые пополам деревья, которые еще утром были целы. Понимаем, что был прилет. Вот она опасность — совсем рядом. Прибавляем скорость. Едем в тишине, тяжелое впечатление от прошедшего дня и сумбур в мыслях не позволяют произнести ни слова.
Подъезжая к Донецку, снова замечаем следы недавних обстрелов. Справа от нас — свежие следы осколков на фасаде многоэтажного дома, уже страдавшего неоднократно, и покореженная машина. Беру в руки телефон и начинаю читать новости за день: обстрел центра Горловки, в своей квартире погибла женщина; днем националисты из града открыли огонь по Киевскому району Донецка.
Здание Центрального рынка, поврежденное в результате обстрела со стороны ВСУ
На улице Артёма, по которой мы проезжали утром, снаряд пробил крышу четырехэтажного кирпичного дома, полностью разрушив стены двух верхних квартир. При этом межэтажные перекрытия сложились, накрыв собой людей. Останавливаемся рядом с этим домом, видим, как убитую горем женщину успокаивают медики, как спасатели разбирают завалы, как рядом, ненадолго задерживаясь, проходят люди.
В голове вертится мысль о том, что фраза «Мой дом — моя крепость» уже стала атавизмом. Там, где смерть — ежедневная реальность, нигде не чувствуешь себя в полной безопасности. На каком повороте ты встретишься с ней, предугадать невозможно. Есть одно верное решение — жить здесь и сейчас. Любить, дружить, мечтать. Пока жизнь не внесет свои коррективы.
