Долг искусства: зачем в Большом театре поставили «Демона»
Надзвездные выси и лиловое марево. Свист ветра и громовые раскаты. Разнотравье-разноцветье и аттитюд капельдинеров. А еще падший ангел в обличии байкера, дымовая завеса и букеты вместо лезгинки. В первой оперной премьере 247-го сезона Большой театр исследует природу таланта и выводит на сцену билетеров. «Известия», побывав на премьере, выяснили, почему пространством для эксперимента стал «Демон» Антона Рубинштейна и полотна Михаила Врубеля.
Как всё начиналось
В Большом театре «Демон» впервые прозвучал в 1879 году. Мятущийся герой, наследующий Чайльд Гарольду, Чацкому и Онегину. Красавица-героиня, потерявшая жениха, но мечтающая о новой любви. Благородный отец, прерванная свадьба, дикие горцы, нежные горянки. Всё это на фоне Кавказских гор, восточных напевов и любимых в нашем отечестве романсов имело прочный, но не шумный успех.
Памятник Федору Шаляпину
Звездный час «Демона» пробил 16 января 1904 года, когда заглавную роль впервые спел Шаляпин. «Мы в первый раз видели лермонтовского Демона, в первый раз слушали рубинштейновского Демона, перед нами воплотился он во врубелевском внешнем образе», — писал журналист Влас Дорошевич.
«Великолепно звучавший голос, грим и костюм по Врубелю, декорации Кости Коровина привели Москву (была вся Москва, ложи были по 400 р.) в восторг», — вторил в письме к брату художник Михаил Нестеров.
Доволен был и Шаляпин, после каждого спектакля ставивший себе оценки в специальный дневник. В графе январских спектаклей он отметил: «Умопомрачительно».
Последний раз «Демон» был поставлен в Большом в 1953 году режиссером Тицианом Шарашидзе и продержался в репертуаре до 15 ноября 1959 года. Спустя 63 года публике ГАБТа предстоит заново открыть для себя оперу Антона Рубинштейна. На постановку театр пригласил команду во главе с режиссером Владиславсом Наставшевсом (режиссер и сценограф) и Артемом Абашевым (дирижер-постановщик).
Шашлык и стратосфера
Если хочется узнать, как представлял свою оперу композитор, открывайте либретто. Все постановочные моменты — от кавказских декораций до расположения и занятий персонажей на сцене — там прописаны.
Вот, например, что говорится про привал жениха Тамары: «Слуги стелют бурку под чинарой. Князь задумчив, садится на камень, последние лучи солнца догорают, ночь освещена огнями костров, на которых жарят шашлык на ужин. Спутники князя расположились в разных местах».
Режиссер Владислав Наставшев
Казалось, что еще нужно: читай, слушай, ставь. Но Владиславс Наставшевс (на камерной сцене ГАБТа он сделал «Искателей жемчуга» и «Маддалена. Испанский час») — представитель режиссерской оперы. Это значит, что поставлено будет с точностью наоборот.
У Владиславса читаем: «Для меня опера «Демон» — это прежде всего история о разрушительной силе таланта. Талант уводит в надзвездные выси, и из этой стратосферы не возвращаются». Добавлю, что талант — артистический, то есть позировать на фоне чинар-шашлыков не будет, а будет, как полагается, звездить на театре.
Демон, мы ждем!
Опускной занавес режиссер делает зеркальным: отражается в нем зал Новой сцены, где мы, зрители, занимаем свои места. Поначалу по поводу объекта еще остаются сомнения — амальгама неровная, изображение размытое, но, когда зеркало идет вверх, всё становится на свои места. На сцене — тот же зал: ряды кресел, проходы, двери с характерными наличниками. Оттуда идет дым и выходит нарядная публика.
За дымной завесой вырисовываются то очертания гор, то лилово-фиолетовое марево. Про них опять-таки можно прочесть у режиссера: это, оказывается, отсылка к полотнам Врубеля, тем, где в соответствующей цветовой гамме изображен «Демон летящий».
Оркестр затевает интродукцию — со свистом ветра, громовыми раскатами и хором адских духов. Далее вступают голоса ветерков, водяных струек и цветов. За мифологических существ поет рассаженный в кресла хор. Эти же «посетители театра» потом споют за девушек у Арагвы, горцев на привале и гостей на свадьбе.
Тамара — Анастасия Щёголева. Демон — Василий Соколов
Диалоги антагонистов идеальны для светских бесед накануне спектакля: «Прекрасен, чуден божий мир!» — «Хей, хей, Демон, мы ждем!» Прожектор выхватывает Тамару с женихом — она тоже на оперу пришла, но, взглянув на звезду-Демона, понимает: ее цель — не размеренная семейная жизнь, а умопомрачительный взлет в заоблачную славу. Однако ее кумир не летает — экипированный в кожу и шлем, въезжает в «зал» на навороченном байке.
Демонического рокера мы уже видели в семистейдж-версии, сделанной Дмитрием Бертманом для Дмитрия Хворостовского. Мотоцикл — ноу-хау Владиславса. И не просто мотоцикл, а сакральный объект. Герой с ним не расстается. Приникая — черпает силу. Отходя — сдувается, как спущенный шарик.
Тамара, невинная душа, от близости дьявольской машины гибнет. Едва надевает на нее Демон байкерский шлем, падает к ногам появившихся ангелов. Верховный ангел (Гений добра в либретто), увещевающий Демона: «Не кляни, а люби», тоже служит на театре главным капельдинером.
Подари мне букет
Под его началом — ангелы-капельдинеры помладше. Из «зала» эта команда практически не уходит, плавно гуляя между рядами и упреждая желания «зрителей». А чтобы мы не сомневались в их ангельской сущности, время от времени делает пор де бра и встает в аттитюд — в точности, как на картинках в дореволюционной «Ниве» ангелочки взмахивали крылышками и отставляли ножку.
Использует режиссер и другие театральные лайфхаки. Например, букетики, букеты и букетища. С их помощью удается коим-то образом преодолеть сценический застой. Застоялись, вернее, засиделись персонажи. Целых два акта на сцене ряды кресел — не подняться толком, не пройтись, не развернуться.
А в музыке между тем имеются оркестровые эпизоды, в том числе те, где композитор предполагал лезгинку. Здесь-то и пригождаются букеты. С ними зрители-ангелы-капельдинеры лавируют между рядов, их передают и перекидывают друг другу. В общем, разноцветьем-разнотравьем создают оживляж. Публика, впрочем, всё равно недовольна: где балет, ворчит.
К третьему акту настоящий зрительный зал сильно поредел. «Зал» на сцене — тоже. В том смысле, что освободили его от кресел. Поставили лестницу во всю ширь — по такой в минуты триумфа спускаются герои бродвейских мюзиклов. Герои здесь наконец спели на вольной воле, за что режиссеру и сценографу сердечное спасибо. Обидно было бы, если бы такие хиты, как «Ночь тиха, ночь светла» и «Клянусь я первым днем творенья», прозвучали среди мебели.
Москва приросла
Поют, кстати, хорошо. Красивые тембры, ровные диапазоны, ласкающее слух легато. Василий Соколов — конечно, не Федор Шаляпин, и появления его не ждешь, как манны небесной, но при соответствующей работе прогресс возможен. Анастасия Щеголева в нарядах от художника Майи Майер напоминает пышный розан и красиво никнет под цветочной лавиной. Хористам — респект. Завораживающий хор «Ноченька» впору просить на бис.
А главными героями вечера по музыкальной части стали оркестр и дирижер Артем Абашев, для которого это первая постановка в Большом театре. Он учился в Казани, работал в Перми. Похоже, курс гендиректора Владимира Урина на собирание российских талантов начинает действовать: Москва по традиции прирастает провинцией.
Дирижер-постановщик Артем Абашев
Артему удалось практически невозможное — собрать в целое разделенную швами и стыками партитуру. Собственно и партитурой-то сочинение Антона Григорьевича не назовешь, скорее, оркестровым переложением клавира. Для пианиста-виртуоза — нормальный ход, но для оперы желательны зачатки симфонического мышления. Его дирижер и оркестранты не то что создают, но успешно имитируют.
Хотелось бы послушать Артема Абашева в каком-то действительно симфоническом сочинении. В «Пиковой даме», например. С грустью пишу — послушать. Либо слушаешь про печального духа изгнанья и любовь нездешней страстью. Либо смотришь про Демона-звезду, Тамару-старлетку и Ангела-капельдинера. В режиссерской опере так: либо глаз, либо ухо. Вместе эти органы не работают.
