«Наша задача — построить мир лучше, чем до кризиса»
К середине 2020 года из-за коронавируса мир фактически потерял 400 млн рабочих мест: по словам гендиректора Международной организации труда (МОТ) Гая Райдера, это в десятки раз больше, чем то, что случилось во время кризиса 2008 года. Борьба с COVID и совершенствование трудового рынка станут главными темами саммита МОТ, глобальная часть которого пройдет с 7 по 9 июля в формате видеоконференции. Накануне этой встречи глава организации дал «Известиям» интервью, в котором объяснил, насколько масштабен нынешний кризис, что надо делать для его решения и почему мир вряд ли перейдет на удаленную работу.
«Это беспрецедентный кризис»
— В конце июня МОТ выпустила очередное исследование о влиянии COVID на рынок труда. По расчетам организации, во II квартале 2020 года потери рабочих часов во всем мире составили 14%, эквивалентные 400 млн рабочих мест. Сколько это в денежном выражении?
— Есть множество оценок относительно потерь от пандемии COVID. Наш мониторинг не рассчитывает четкие производственные расходы — мы смотрим на рабочие часы и ситуацию с занятостью. Но наше исследование совместимо с расчетами показателей экономического роста таких учреждений, как Международный валютный фонд (МВФ), Всемирный банк (ВБ) и Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Их аналитика показывает, что в 2020 году глобальное производство упадет примерно на 6% — в худшем случае на 8%. И хотя мы не ведем такие расчеты, наши показатели соотносятся с данными коллег.
Пункт бесплатной раздачи еды безработным в Бразилии
— Похоже, мир столкнулся с беспрецедентным кризисом. Были ли в истории сопоставимые спады?
— Во время финансового кризиса 2008–2010 годов потеря рабочих мест составила 23 млн — в соотношении с этим мы находимся в совершенно ином измерении. На мой взгляд, единственно подходящий для сравнения эпизод здесь — Великая депрессия 1930-х годов. Сейчас есть основания говорить, что глобальные последствия нынешней пандемии гораздо хуже, чем в те времена. Поэтому да, это беспрецедентный кризис.
— Реально ли оценить, какие страны пострадали больше всего, а какие — меньше? И где в этом спектре находится Россия?
— Наш анализ не затрагивает национальный уровень, однако нам известно, что в вашей стране закрытие предприятий началось в середине марта, к концу месяца меры ужесточились, и тогда работали только жизненно важные организации. В течение мая ограничения снимались, однако некоторые из них остаются в силе до сих пор.
Повторюсь, мы не проводим анализа по конкретным странам. Мы уверены, что меры были нужны не только для здравоохранения, но для экономики и социальной сферы. Если бы мы, руководствуясь краткосрочными экономическими издержками, не сдерживали вирус, его долгосрочное влияние было бы хуже. Порой надо вести себя жестко в краткосрочной перспективе, чтобы впоследствии прийти к наилучшим экономическому и социальному исходу.
«При любом раскладе восстановление будет неполным»
— МОТ выделила три сценария развития — пессимистичный, базовый и оптимистичный. Можете прояснить детали: каковы предпосылки и когда стоит ждать полного восстановления рынка труда при каждом из этих вариантов?
— Это сценарии развития на второе полугодие 2020 года с точкой отсчета там, где мы находимся сегодня, а на сегодняшний день, напомню, мы потеряли эквивалент 400 млн рабочих мест. Негативный сценарий предполагает, что грядет вторая волна, которая повлечет еще одно закрытие предприятий. Если это произойдет, то количество утраченных рабочих мест составит 340 млн.
Безработные заполняют анкету для трудоустройства на фабрику в Мексике
— Получается, к концу 2020 года, согласно этому сценарию, мир потеряет около 700 млн мест?
— Нет, эти цифры не суммируются. В этом варианте произойдет снижение с 400 млн до 340 млн, или с 14 до 11,9%.
При базовом сценарии, который также достаточно удручающ, потери рабочего времени составят эквивалент 140 млн рабочих мест.
Даже при самом хорошем исходе из возможных мир потеряет 34 млн рабочих мест.
Существует большая неопределенность, однако при любом из этих раскладов восстановление будет неполным — к концу 2020-го мы не сможем вернуться к тем показателям, с которыми начали этот год.
— Можем ли мы сделать что-то для того, чтобы пойти по оптимистичному сценарию?
— Мы выделили проблемы, с которыми правительства столкнутся в ближайшие месяцы. Первый вопрос — как найти баланс между политикой здравоохранения и экономическим и социальным восстановлением: необходимо обозначить подходящее время для вывода предприятий из карантина и начала поездок, а также разработать подходы к охране здоровья на рабочих местах.
Второй вызов — сохранить на необходимом уровне и на достаточный период времени стимулирующие меры. На сегодня правительства в общей сумме потратили на это порядка $10 трлн. В определенный момент это стимулирование будет ослаблено по двум причинам: во-первых, в нем отпадет необходимость и, во-вторых, госдолг достигнет такого уровня, при котором помощь, по оценке властей, уже будет нерациональна. Наш совет — преждевременно не отказываться от мер стимулирования.
Посетитель в центре занятости во Франции
Третья проблема лежит в области международного сотрудничества. Я уже сказал об общемировых тратах на стимулирование экономики, однако эти деньги инвестировались исключительно на национальном уровне — каждая страна вкладывала лишь в себя и своих граждан и взаимопомощи между государствами было не так уж и много. Из всего глобального бюджетно-налогового стимулирования 88% пришлось на богатые страны — это эквивалентно 5% ВВП каждой из них. Аналогичный показатель среди развивающихся стран составил 2,2% их ВВП, что в абсолютных цифрах означает гораздо меньший уровень помощи. Наименее развитые страны не получили достаточной международной поддержки. Учитывая, что пандемия бьет сильнее по менее развитым государствам, этим странам понадобится помощь извне. Я должен сказать, что в этот кризис многостороннее сотрудничество велось очень слабо, и надеюсь, что такой подход будет исправлен.
Задача — создать более справедливый и равноправный рынок труда. Эта пандемия показала, что многие работники оказались под ударом, поэтому при восстановлении будет очень важно инвестировать в меры социальной защиты. Нам надо поддерживать сферы здравоохранения и соцпомощи, в которых работают много женщин и молодых людей. Этого следует добиваться путем диалога между правительствами, бизнесом и профсоюзами. Такой диалог нужен для нахождения оптимальных политических решений.
«Открытость и реализм принципиально важны»
— Вы сказали про международное сотрудничество. Какая глобальная площадка могла бы стать основной платформой для такого диалога — ваша организация взялась бы за эту задачу?
— Мы одно из мест для такого рода работы — сейчас как раз проводим глобальный саммит о влиянии COVID на сферу труда с участием как государственных лидеров, так и работников и представителей бизнеса.
В международное сотрудничество вовлечена не только МОТ. Конечно, мы часть семьи ООН, которая оказывала содействие по гуманитарному, экономическому, социальному и медицинскому направлениям — в частности, через Всемирную организацию здравоохранения (ВОЗ).
Объявление о сдаче в аренду закрытого магазина в Коста-Рике
При этом важную роль играет G20, куда входят ведущие экономические державы. «Большая двадцатка» в своем нынешнем формате начала действовать тогда, когда речь зашла о борьбе с кризисом 2008 года. Тогда G20 провела хорошую работу, которая позволила избежать глобальной финансовой катастрофы. Надеюсь, и на этот раз она сыграет такую же роль.
Конечно, в решение нынешних проблем должны быть вовлечены и такие международные финансовые институты, как МВФ и ВБ. Они уже предприняли шаги по облегчению бремени задолженности, хотя, на мой взгляд, на этом направлении можно сделать больше — особенно по части помощи наименее развитым странам.
— Можете ли вы назвать государства, чей подход в борьбе с последствиями COVID оказался наиболее продуктивным?
— Положительные примеры, безусловно, есть. Это страны, которые эффективно отреагировали на пандемию с медицинской точки зрения, снизив экономические и социальные убытки. При оценке эффективности мы смотрим на уровень тестирования, отслеживания контактов, скорость и жесткость введения карантина. В Азии хорошо справились Южная Корея, в Европе — ФРГ. Другие страны также отреагировали достойно, но не совсем понятно, произошло это благодаря их политике или за счет географического положения. Отличный пример — Новая Зеландия или страны Северной Европы.
Дать такую оценку очень сложно, поэтому я бы воздержался от этого, ведь каждая страна столкнулась со своим индивидуальным набором обстоятельств. Конечно, у эффективного реагирования есть общие знаменатели, но в итоге всё сводится к международному сотрудничеству: ни одно государство не сможет выйти из пандемии до тех пор, пока из нее не выйдут все страны. Мы видим, что те государства, которые уже выходят из этого темного туннеля, могут оказаться там вновь, возобновив контакты с другими странами. Это не просто слоган, это реальный глобальный кризис, который требует общего ответа.
— Во всем этом контексте как вы оцениваете меры российского руководства в борьбе с последствиями COVID?
— Первая и очевидная вещь, которую можно сказать русским, — у вас очень большая страна (смеется). Оценка внутренней ситуации в России зависит от того, о каком ее регионе идет речь — будь то Москва, которая, на мой взгляд, пострадала больше всего, или другой регион. Вы граничите с большим количеством азиатских стран — в том числе и с Китаем — и европейских государств, поэтому вам пришлось иметь дело с разнообразным набором ситуаций.
Очередь на бирже труда во Вьетнаме
Я знаю, что ВОЗ положительно оценила медицинскую готовность России реагировать на COVID. Со своей точки зрения, могу сказать, что в РФ был высокий уровень кооперации между правительством, бизнес-сообществом и профсоюзами — я был в России много раз и видел, как работает этот механизм. В данных обстоятельствах для страны это очень хороший актив. Помимо этого у вас очень надежная система социальной защиты, которая помогла в кризисной ситуации.
Можно сказать много хороших вещей о том, как Россия справилась с этим. Однако известно, что страна всё еще сталкивается с трудностями — вирус никуда не ушел, и, на мой взгляд, это та вещь, на которую люди, принимающие решения, должны смотреть реалистично. Открытость и реализм принципиально важны.
«Задача — отстроить всё лучше прежнего»
— Ожидаете ли вы какие-то фундаментальные изменения после окончания пандемии? Например, какие-то профессии станут более востребованными, а какие-то канут в Лету, или же многие компании предпочтут остаться на удаленной работе.
— Люди очень быстро стали говорить о разделении мира на «до» и «после» пандемии: кто-то предсказывал деглобализацию, кто-то — реструктуризацию цепочек поставок. Я думаю, пока слишком рано делать какие-то заключения.
Нам надо разделять то, как сфера труда будет выглядеть в период, пока вирус представляет опасность, и как она будет строиться после победы над COVID-19. Если говорить о краткосрочной перспективе (жизни с вирусом), то мир выглядит иначе. Сейчас мы должны соблюдать строгие медицинские требования — я нахожусь в почти пустом здании, с расстоянием между людьми в 2 м.
Но возникает вопрос, что произойдет после создания вакцины от COVID-19 и отмены предписаний. Есть опасность, что мы продолжим говорить об изменениях, которые повлекла пандемия. Кризис может нас многому научить, и если какие-то практики нам покажутся удачными, мы их внедрим в дальнейшем. Приведу пример: многие из нас привыкли к дистанционной работе, и теперь кажется, что она станет обязательно необходимой. По моему мнению, мы сначала должны оценить, насколько такая работа была успешна. Этот подход показал свои преимущества, но делать всё дистанционно невозможно — по нашей оценке, на удаленном режиме можно реализовывать лишь 18% всех текущих профессий и задач. К тому же это очень изолирующий процесс, при котором человек оторван от социума.
Еще до пандемии мы говорили о том, как нам нужны фундаментальные изменения в сфере труда — важно совершить трансформации в экологическом, цифровом и демографическом направлениях. Эти вызовы никуда не уйдут после пандемии.
Центр занятости населения в Сургуте
— Похоже, в 2020 году профессия медицинского работника стала работой номер один. Улучшится ли после пандемии положение медиков в странах, где их труд считается не слишком престижным и недостаточно оплачивается?
— Я очень надеюсь, что это произойдет. Мы увидели, насколько велико значение работников здравоохранения и социальной помощи. То же самое я бы сказал о людях, трудящихся в сферах уборки и общественного транспорта. Они часто работают за низкую зарплату в тяжелых условиях в секторах, где госфинансирование сильно ограничено. Думаю, сегодня общественное мнение признает, что эти люди — герои произошедшей пандемии.
Что случится с ними, когда вирус будет побежден? Есть риск, что всё вернется туда же, где было до него. Но я надеюсь, что этого не произойдет. К слову, 70% медицинских и социальных работников — это женщины, многие из них мигранты. Они заслуживают того, чтобы их работу ценили должным образом. И думаю, общества заинтересованы в том, чтобы инвестировать в эти секторы экономики, поскольку пренебрежение ими чревато ужасающими последствиями.
— 7 июля начинается глобальная часть саммита МОТ по теме COVID. Какова его главная задача и в чем будет ваш посыл?
— Главная мысль в том, что мы можем сделать как на страновом, так и на международном уровне, чтобы не только восстановиться, но «отстроить всё лучше прежнего». В этой дискуссии будут участвовать представители стран, которые до сих пор находятся в тяжелом состоянии из-за COVID, — например, наши коллеги из Латинской Америки. Другие же государства продвинулись несколько вперед и уже могут наметить некоторую траекторию дальнейшего развития. Поэтому наша задача — работать вместе, чтобы построить мир лучше, чем тот, что был до кризиса.
